Когда я, готовя свои труды по истории средних веков, листаю издания источников этого далекого времени, как мне не хватает живого облика тех рядовых, простых людей, имена которых встречаются на их страницах.
Мы больше можем узнать об их сословном и имущественном положении, размерах их держаний и ложившихся на них налогах, чем об их повседневной жизни, особенно же об их чувствах, понятиях, настроениях, переживавшихся ими драмах и трагедиях, радостных событиях, о той реальной живой жизни, какой они жили.
Не так ли жадно будет искать эти приметы будущий историк нашего времени. Конечно, в его распоряжении окажутся киноленты, газеты, своды законов, исторические исследования, романы и повести, запечатлевшие повседневную жизнь наших дней. Но, может быть, бесхитростный рассказ очевидца и невольного участника происходивших глобальных событий, пропущенный сквозь призму его душевных переживаний, в чем-то дополнит и оживит эту картину, приблизит моего современника к далекому потомку.
Всякие воспоминания субъективны и не могут не быть таковыми. Но я надеюсь, что мое историческое чутье и тот сложный переплет, в котором оказалась моя жизнь, предохранят меня от ошибки.
Еще до того, как я стала профессионально заниматься историей, я увлеклась этой удивительной наукой; книги, которые я тогда читала, рождали в душе еще неосознанное ощущение закономерностей хода исторических событий, их непреодолимости волей отдельных, даже самых крупных личностей. И это ощущение, а позднее и точное знание, что все было именно так, позволяло мне сохранить объективный взгляд и на события происходившей вокруг меня великой революции, оценивать их с какой-то более высокой позиции, чем личные горести и невзгоды, без злобы и несправедливой ненависти.
Быть может, те, кто посмотрит на мою жизнь со стороны, назовут меня «конформистом» и «соглашателем», с точки зрения высокой общечеловеческой морали, обвинят меня в излишнем «благодушии» при описании моего сурового времени. Что же, я готова принять этот упрек, так же как и противоположный — что я принимала это время без бурного энтузиазма, нередко как горькую необходимость. Однако, хотя меня можно назвать и «конформистом», и плохим «борцом» за новую жизнь, я честно прошла свой путь вместе с моей Родиной, я разделяла с ней все ее взлеты и падения, все ее боли и радости, все ее тревоги и заботы.
Все чем я располагала — умом, пусть небольшим, талантом, любовью к людям, особенно к молодежи, — я отдавала ей, не ожидая особых наград и поощрений, спокойно снося выпадавшие на мою долю несправедливости. Вот почему я надеюсь, что мое повествование будет достаточно объективным, как в оценке своей собственной жизни, так и своего времени и своих современников.
сентябрь — октябрь 1985 г.
Часть I. Детство и юность
Глава 1. Мои родители
Я родилась 11 апреля (по старому стилю 29 марта) 1914 года — за четыре месяца до начала Первой мировой войны, или накануне того момента, когда, как говорил позднее один умный человек, «мир сошел с ума». Моя мама, которая ранним утром этого дня мчалась в экипаже с дачи на станции Шувалово в родильный дом в Петербург, рассказывала мне, что, несмотря на боль и страх, она любовалась розовым восходом солнца на чистом голубом небе и видела в этом примету моей будущей счастливой жизни. Тогда она не знала, что вскоре нас ожидают «неслыханные перемены, невиданные мятежи».
Я была единственным и поздним ребенком моих родителей: к моменту моего рождения маме уже исполнилось тридцать два года. Туберкулез, которым она болела в юности, помешал ей иметь детей раньше, так как врачи опасались за ее здоровье. И мое появление на свет стало для нее большой радостью. Она, как и папа, которому в это время было примерно столько же лет, с первых моих дней и всю жизнь нежно меня любили, конечно, баловали, но вместе с тем щедро делились со мной богатствами своей души, ума, знаний. Большой частью всего того, что есть во мне хорошего, я обязана именно им.
Оба они, каждый по-своему, были не совсем обычные, своеобразные люди с сильной, ярко выраженной индивидуальностью, внутренне честные и чистые, абсолютно не знавшие позерства.
Мама моя. Вера Израильевна Вульфович, была родом из теперешнего Днепропетровска (тогда Екатеринослава). Она происходила из небогатой еврейской семьи: отец ее был более или менее удачливым комиссионером, одно время домовладельцем. Прожив большую часть жизни безбедно, он еще до революции, в силу пристрастия к карточной игре, полностью разорился и умер в 1919 или 1920 году в полной нищете. В семье было шестеро детей — два сына и четыре дочери. О последних, которые все сыграли большую роль в моей жизни, я скажу позднее. Старший брат мамы Юлий, студент-горняк, участвовал в революционных кружках Екатеринослава и втянул в их работу маму, тогда еще гимназистку.