– Мне кажется, я не твой муж. Мы случайно поменялись. Он оказался на моем месте, а я – на его. Поэтому мы так отличаемся. Тело прежнее, да, но психика совершенно другая! Ты же сама все прекрасно видишь.
– Ты в своем уме?! Что ты несешь?
– Оля, посмотри на меня! – Я обхватил ее голову ладонями. – Я совершенно не узнаю тебя. Всю эту жизнь. И ты сама видишь, что я другой! Что-то произошло, когда меня лечили. Нужно повторить процедуру, и все вернется на место. Я здесь чужой!
– Ты хочешь в клинику? – спросила она.
– Да. Нужно все повторить.
– Ладно. Хорошо, – ответила она и с обидой на лице отправилась переодеваться.
– Оль, ты должна мне помочь! Обещай, что поможешь, – сказал я ей вслед.
– Я обещаю, – ответила она, остановившись и повернувшись ко мне. – Ты доволен?
– Да… – ответил я виновато, понимая, что причинил ей боль.
Мы собрались, сели в машину и поехали в клинику. Я сидел на пассажирском сидении и смотрел в боковое окно, переживая о том, как бы не ошибиться, как не умереть, пока будем пробовать, и вообще сомневался, получится ли... О чем думала Оля, я даже не представлял. Столько времени любить человека, а он вдруг заявляет, что он не он, а тот, кого она полюбила другой. Просто какое-то сумасшествие... Я сожалел о своем поведении по отношению к ней.
– Ты уверен, что этого хочешь? – спросила Оля, когда мы подъехали.
– Да, – ответил я, утвердительно качнув головой, – по-другому нам с тобой никак. Мы должны вернуться каждый в свою жизнь.
– Пошли.
Когда мы зашли в клинику, Оля на секунду отлучилась что-то шепнуть в регистратуру про кабинет психиатра. Затем мы поднялись на второй этаж и зашли в уже знакомый кабинет.
– Здравствуйте, – произнес я. Ольга молча прошла внутрь.
– Здравствуйте. Присаживайтесь, – сказал Семен Алексеевич, указывая на стулья перед его столом. Психиатр сидел в расстегнутом белом халате. У него были седые волосы на голове и в бороде. Глубоко посаженные карие глаза легко просматривались за очками с золотой оправой.
– Саше нужно помочь. Я обещала.
– Чем же, позвольте поинтересоваться?
– Он хочет провести повторную процедуру. Он считает, что он – это не он, а другой человек. А мой муж сейчас живет его жизнью, – произнесла Оля, явно раздраженная возникшей ситуацией.
– Это исключено! Повторная процедура вас убьет, – ответил психиатр.
– Почему? – спросил я.
В кабинет вошли санитары.
– Оля? – вопросительно произнес я, посмотрев на них, а потом на нее.
– Помогите ему, – произнесла она.
Стоило ей произнести эти слова, как в ту же секунду по ее щекам потекли слезы. Затем она встала и быстро вышла из кабинета. Раздался звук закрывающейся двери, и у меня сдали нервы. Осознавая, что мой план рушится на глазах, я бросился из кабинета за Олей, но угодил в руки к санитарам.
– Оля! Оля-я! – кричал я, но она не возвращалась.
Мне что-то вкололи. Через пару минут стало спокойно. Где-то в глубине глаз душа моя еще кричала, но уже совсем далеко и очень тихо. Словно споткнувшись над пропастью, что-то внутри уходило на второй план. Когда меня вывели из кабинета, я успел увидеть сидящую на полу Олю, которая прижала колени к груди. Она сидела, опершись спиной о стену, а меня буквально проносили рядом. Изо рта тянулась слюна, которую я не успел сглотнуть. Попытался вытереть ее о плечо, чтобы Оля не видела этого, но не удалось это сделать. Увидев меня, она подумала, что я что-то хотел ей сказать, и вскочила на ноги.
– Саша?! Саша!!! – закричала она и побежала за мной, но ее остановил Семен Алексеевич.
Крик жены затихал где-то вдали. Меня клонило в сон. Сознание перестало справляться с препаратом. Веки сомкнулись, стало темно. Дом с женой сменился палатой с диагнозом.
ГЛАВА II
Я очнулся в наблюдательной палате, привязанный к койке. Судя по всему, из-за повышенной дозы аминазина возникло состояние сна. Налицо была астения и сухость во рту. Ничего не хотелось. Даже вонь в комнате не вызывала протеста, а просто была в ней сама по себе. Глаза лениво рассматривали угол помещения, где смыкались две стены и потолок. Цвет потолка был белым. Цвет стен – светло-серый, без рисунка. Никаких эмоций он не вызывал. На окне стояла решетка с узором советских времен, который я смог рассмотреть на полу благодаря лучам солнца, проникающим в палату. Вокруг лежали обколотые и привязанные больные с обострением. Время просто текло, так же медленно, как обычно, но только это не вызвало какого-то негодования. Можно было просто подумать, но мысли с трудом возникали в голове. Для современного человека это очень страшное состояние – остаться без раздражителей, и потому он бы стал убегать: то в телефон, то глазами в окно, то в память, но не сидел бы просто так. Перспектива остаться наедине с самим собой, чтобы прислушаться к собственному телу, вызывает некоторый ужас в современном человеке, ведь он в кои-то веки начинает слышать существо, которое всегда носит с собой.