Я помнил о Тане, помнил, как хотел с ней быть и что к ней чувствовал, но не чувствовал того, что помнил в настоящем. Это были словно воспоминания о чувствах к девушке, которую когда-то любил. Когда-то давно, в прошлом. Поначалу я прошелся по дому, решив на время оставить мысли о прошлой жизни и прошлых проблемах, но они все равно не давали покоя. Я их глушил и с интересом осматривался. Мои родители были еще молоды, как, собственно, брат и сестра, а дом выглядел иначе, не как в моих воспоминаниях. В реальности он был беднее, чем я это помнил. Детские глаза зачастую не замечают условий, в которых живут, и я в этом убедился. Но сколько бы я ни ходил и ни рассматривал все вокруг, сколько бы ни глушил надоедливые мысли, постоянно посещавшие детскую голову, из круга интересов никак не выходила Таня. Тогда я решил ей написать. Она ведь тоже должна была все помнить. Наверное… Пока я продумывал, что ей написать, начал вспоминать, как любил ее, как искал и ждал.
«Здравствуй, родная!
Тань, я не знаю, помнишь ли ты меня и ждешь ли, но я тебя помню и жду. Мы скоро встретимся. Осталось буквально несколько месяцев до встречи, и я хочу узнать, помнишь ли ты то, что было раньше. Нашу песню, наши обещания и наши безумные отношения, против которых были наши родители. Возможно, ты сейчас не понимаешь, кто я такой, задаешься вопросом, не шутка ли это… Хочу тебя уверить, что это не шутка».
В письме я расписал факты, о которых знала только Таня и ее родители. Я хотел быть убедительным. Ведь трудно поверить в подобные вещи, особенно когда они никак не подкреплены и ни на чем не основаны. Жизнь, конечно, штука удивительная, но в этом мире одни люди так стремятся убедить других людей в логичности и простоте, линейности и осмысленности, что последние начинают мыслить навязанными стереотипами и отказываются верить в любые иррациональные вещи, которые иногда случаются в жизни и не вписываются в привычную картину мира, подрывая фундамент спокойного существования. Разумеется, глупо везде искать мистику, но и накладывать узкую логику, которая не вписывается в реально происходящее, – еще более глупое занятие.
Закончив письмо, я был преисполнен радости при мысли о том, что смогу наконец-то вновь прикоснуться к молочной, бархатной коже, по которой начал скучать. Размышления о Тане начали создавать привязанность к ней и рождать чувства, которых в этой жизни еще не было.
Через пару дней письмо было отправлено. Чтобы не терять время, я решил начать писать рукописи, которые были у меня в прошлом, полагая, что память также сотрет воспоминания прошлого. Тратил на это все свободное время, отдавал себя без остатка, стараясь как можно лучше объяснить и расписать все, что мне бы пригодилось в новом настоящем. Слов было много, смысла – не меньше, но в какой-то момент я все-таки начал понимать, что нужно писать не много, а мало, но с толком, чтобы легче было перечитывать. Зачем расписывать подробно, как отсталому? Некоторые вещи понятны, а некоторые лишь со временем станут ясны. Было бы желание! И с этих пор текст ложился на ура. У меня даже получалось писать интересно, не как было в прошлой жизни. Наверное, во многом, потому, что я знал, что хочу написать.
Время шло. Я и правда начал забывать все, что было со мной в прошлом. Ситуация повторялась, и я боялся не получить ответное письмо от Тани до того момента, когда оно перестанет иметь для меня значение. Это вызывало страх и волнение. Я стал тревожным и нервным. Детское тело тянуло играть, но память взрослого тяготила переживаниями и не давала спокойно спать по ночам. Мне снились кошмары. Я часто просыпался среди ночи. А потом это стало сходить на нет, и я стал более спокойным.
– Тебе письмо пришло, – сказала мама.
Ей было любопытно, кто мог написать письмо ребенку, никогда не покидавшему деревню и живущему за четыреста километров от совершенно незнакомого отправителя.
– Какое письмо? – спросил я, не понимая, о чем она.