– Это комплекс Электры, – ответил я, садясь рядом с ней на кровать, – только его принято считать абсурдным, потому что такое редко встречается. Так или иначе, наше поведение создает среда, в которой мы живем. Сама идея вступить в интимную связь с отцом должна была быть спровоцирована извне. У тебя кто-нибудь из подруг о чем-нибудь таком говорил? – спросил я, переходя на близкий характер диалога – с «вы» на «ты».
– Ммм, – задумалась она. – Да, моя знакомая занимается сексом с отчимом, уже давно. Ее мать узнала об этом и выгнала ее из дома, а отчим ушел за ней. Теперь она спит с ним у него дома. С матерью у нее никаких контактов.
– Хм. В детстве у тебя были с кем-нибудь контакты сексуального характера? – спросил я, собирая общую картину по кусочкам, словно пазл.
– Нет, не помню такого, – ответила она, задумавшись.
– Давно матери нет?
– Мне было пятнадцать, когда она умерла.
– Судя по всему, ты переняла обязанности матери, и поскольку ее уход выдался на период полового созревания, то и захватил больший спектр, – начал объяснять я. – Все бы ничего, но гормоны давали о себе знать, а тут еще и знакомая вступила в интимную связь с отчимом. Это отразилось на твоем восприятии, которое помогала формировать книга, написанная человеком со сломанными ценностями. Все это сопровождалось чередой ухаживаний со стороны молодых людей, но они были тебе не интересны, потому что ты вступила во взрослую жизнь раньше и эти дети для тебя были не актуальны. Конечно, приятно быть красивой и сексуальной, но чего-то не хватало. Затем, вероятно, какие-то события, связанные с отцом спровоцировали к нему интерес, и так получилось, что он привлек твое внимание уже не как родитель. Ты влюбилась, а он отверг тебя, и это толкнуло на радикальные меры, которые в период влюбленности казались абсолютно нормальными. А затем случилось то, что случилось, – говорил я, а она молча слушала. – Твое же поведение относительно меня стало переносом. Тот поцелуй был бессознательной оценкой ситуации, в которой ты оказалась. И результат – то же чувство стыда, что и перед отцом. Вот только передо мной ты извинилась, потому что это был перенос, и он кратковременный. С отцом все сложнее. Чувство стыда перебарывает твою волю, и ты молчишь в нерешительности. Это не выход, поверь, ты не сможешь молчать вечно. Побег из дома тоже ничего не решит, твое прошлое всегда будет ходить за тобой по пятам, и нужно его сейчас переосмыслить, справиться с ним, а не накапливать в себе гормоны стресса. Это чревато, понимаешь меня? – спросил я после долгих объяснений.
– Да. Теперь – да. Но что мне делать? – подавленно спросила она.
– Извиниться перед отцом.
– Я не могу, мне дико стыдно! Секс с отцом, слышите? Я не понимала, что делала. Как дальше быть? Я ведь люблю его!
– Что ж, тут единственный разумный выход: поговорить с ним и узнать, что он об этом думает, – ответил я.
– Поговорите вы, а? Пожалуйста! Я вас очень прошу! – взмолилась она, вцепившись мне в руку.
– Хорошо, я сделаю то, что ты просишь. При одном условии: ты будешь нормально кушать, что бы он ни ответил.
– По рукам! – воскликнула она, а затем поцеловала меня в щеку. – Ой! Извините! – сконфузившись, произнесла она и отшатнулась. Я рассмеялся и вышел из палаты, ничего не сказав ей в ответ. Внезапно в глазах у меня все помутнело, я схватился за голову и вновь услышал женский голос: «Знать бы, слышишь ли ты меня…». Взглянув по сторонам, я увидел только душевнобольных женщин, которые были поглощены своим иллюзорным миром. Понимая, что глицин оказался бесполезен, и, возможно, все дело в галлюцинациях, я перешел на трифтазин по 20 мг в сутки.
Когда я вошел в мужское отделение, ко мне подошел санитар.
– Там наш, тот, который голый пришел, меня доктором называет и про какого-то Сергея спрашивает. По-моему, он все-таки свихнулся!
– Он у себя? – спросил я.
– Да, – ответил санитар. – Просил не мешать ему писать книгу, если Сергей придет.
Зайдя в палату, я увидел, что Александр водит пальцем по учебнику. Я сел на противоположную кровать.
– Санитар мне сказал не мешать тебе, когда ты пишешь, – произнес я.
– Да, именно так, – ответил он. – Буду очень признателен, если вы так и сделаете.
– Что пишешь? О чем?
– О тех, кто здесь, и о мировоззрении.
– И как успехи? – спросил я.
– Пока не очень. Медленно и сложно идет.
– Почему?
– Ломка. Голова как каша в котле, – отворачиваясь к окну, ответил он.
– Не думал, что не о том ты пишешь? Что, может, тебе не о душевнобольных писать нужно, а о себе? – я старался вынудить его описывать собственный мир.
– Может быть, – отозвался он и после уже не реагировал на меня.
Медсестре я сказал, чтобы ему давали трифтазин по стандартной схеме.
Через час после звонка приехал отец Сюзанны.
– Мне удалось поговорить с Сюзанной, и она мне сказала, что вы ее изнасиловали, – спокойно произнес я, изучая его реакцию.
– Что?! – он вскочил, уголок его губ задергался. Я жестом велел ему сесть.
– Но после она призналась, что это она вас изнасиловала, – спокойно произнес я. Он опустил взгляд, стыдливо пряча глаза.
– Осудите меня, мол, плохой отец? – спросил он.
– Нет, – ответил я. – Лучше скажите мне, что вы обо всем этом думаете?
– Что думаю? – удивился он. – А что я могу думать? Она моя дочь, и этим все сказано. Это я виноват: плохим был отцом для свой дочери.
– Вы ее любите?
– Да, конечно, – растерянно произнес он.
– Как женщину? – уточнил я.
– Я? Нет, что вы, нельзя!
– Нельзя так говорить или нельзя потому, что вы боитесь быть с ней?
– Что? – воскликнул он, и у него снова начался нервный тик. – Вы из ума выжили?!
– Истеблишмент задает порядок в обществе, который сохранял бы их вето на жизнь, в которой можно реализовать себя. Остальным же достается выживание. Так вот, вы не обязаны следовать требованиям общества, если считаете иначе. Поэтому если вы любите ее не просто как дочь, то вы вполне можете быть вместе. Обществу не обязательно об этом знать.