В 6 крупнейших петербургских банках того периода иностранцам принадлежало более половины акций. В 22 крупнейших учреждениях страны — опять около половины акций, из них в 6 самых больших — более половины[629]. Господствующее положение во всех этих учреждениях принадлежало немцам.
«Французский капитал, — отмечает Ронин, — решительно выступает на сцену лишь в конце 1907 г. В связи с наметившимся подъёмом он стремится создать себе прочную опору в русской банковской системе. Так как крупнейшие банки оказались в орбите германского влияния, то французский капитал принимается за реорганизацию второстепенных столичных банков и в течение нескольких лет превращает их в первоклассные учреждения. Ещё позже и в более скромных размерах начинает проявлять интерес к русскому банковскому делу английский капитал. Благодаря общим усилиям Парижа, Берлина и Лондона русская банковская система оказалась накануне войны в подавляющей своей части во власти европейского финансового капитала»[630] [В описываемый период силы распределились следующим образом. Из крупнейших русских банков немецкому капиталу принадлежали Банк для внешней торговли, Международный коммерческий банк. Французам — Азовско-Донской, Русско-Азиатский, Торгово-промышленный и Частный коммерческий банк].
Соотношение сил, вначале крайне неблагоприятное для французов, неуклонно менялось в их пользу. Если в 1907–1908 годах 81.5% акций всех вновь открывшихся русских банков было размещено в Германии, а лишь 18.5% во Франции, то в 1910–1912 годах на долю германского финансового рынка пришлось всего 38.8% всех основанных банков, на долю французов — 56.8%, а англичан — 4.4%. Всё это даёт Покровскому основание утверждать, что к 1914 году «французский капитал явно брал верх»[631].
В 1912–1913 годах свои облигации на западных рынках стали размещать российские города. Москва выпустила в 1912 году облигаций на 36 млн. рублей, Николаев — на 6.5 млн., Вильно — на 4.2 млн. В 1913 году на финансовом рынке появляются петербургский и киевский заём. Из-за размещения этих займов разворачивается острая борьба между Лондонским Сити, Парижем и Берлином. В конечном счёте займы были размещены в Англии, что, по мнению современников, являло собой для англичан «крупную победу»[632]. Однако эти успехи британцев уже не имеют самостоятельного значения. На русском рынке англичане всё больше выступают в едином блоке с французскими и бельгийскими инвесторами.
В противостоянии с германскими банками французский капитал победил, поскольку обладал, по мнению исследователей, «наибольшей сплочённостью»[633]. Французские банки были тесно связаны между собой, поддерживали друг друга и избегали конкуренции между «своими». К тому же парижский денежный рынок одновременно оказывался источником средств как для петербургского правительства, так и для частного сектора. Рост влияния французских банков в России сказывается на политике, а политическое сближение укрепляет экономические связи.
Современники видели и «субъективные» причины успеха французов. Так, по мнению профессора Левина, опубликовавшего в 1918 году историю немецких инвестиций в России, важную роль в их неудаче сыграли культурные особенности германского бизнеса. Английские, бельгийские и французские капиталы приходили в «обезличенной» форме, тогда как из Германии приходили «не только капиталы, но и люди». Местным предпринимателям эти люди далеко не всегда были по вкусу, тем более что немецкие банки, тесно связанные с промышленностью, неизменно стремились «соединить экспорт капиталов с экспортом товаров»[634].
В России считали: «Немцы смотрят на помещение капиталов за границей, как на способ распространения своего экономического и политического влияния, доходят до крайностей в этом своём увлечении»[635]. Опыт показал, что французские инвестиции тоже отнюдь не были политически нейтральными. Тем более нельзя этого сказать про длительную историю английского делового присутствия в России. Проблема была, разумеется, не только в противоположности культур, но и в том, что структура финансового капитала во Франции и Германии оказалась различна. Французский рантье не был обременён обязательствами перед собственной промышленностью, тогда как германская модель соединяла финансовый и промышленный капитал в единое целое. Именно это предопределило быстрый подъём экономики Германии в конце XIX столетия. Но на русском рынке эти же черты немецкого бизнеса оборачивались слабостью. Немецких инвесторов российские промышленники воспринимали как конкурентов, тогда как франко-бельгийские капиталы «растворялись» в отечественной деловой среде и воспринимались практически как «местные».