Радикализм Кремля вызвал растерянность в самой отечественной элите, и уже к лету 2003 года Москва изо всех сил старалась дать задний ход, демонстрируя Вашингтону свою лояльность. Однако, как и в прежних мировых конфликтах, Россия была несвободна. Она оказалась зажата между противостоящими блоками. Российский рынок и ресурсы играли слишком важную роль в европейской стратегии Берлина. По мере того, как обнаруживалась политическая слабость и экономическая рыхлость европейской интеграции, все более возникала потребность консолидировать стабильное «ядро» объединённой Европы. Глобальная экономическая депрессия, начавшаяся в 2000-х годах, поставила под вопрос господствующие неолиберальные модели. Обострилась конкуренция капиталов.
Вместе с «холодной войной» уходило в прошлое и бесспорное «американское лидерство». Новое европейское объединение вступило в конкуренцию с США. В свою очередь, Россия становилась сырьевой базой и геополитическим «тылом» этой коалиции. С того момента, как Соединённые Штаты, захватив иракскую нефть, поставили под контроль ближневосточные ресурсы, значение российского топлива для Западной Европы возросло многократно.
Однако надежды Кремля на формирование устойчивой коалиции с западноевропейскими партнёрами оказались преувеличенными. К середине 2000-х годов сближение и сердечное взаимопонимание с лидерами Германии и Франции сменилось охлаждением, а Москва, продолжавшая выступать с критикой США, всё больше оказывалась в международной изоляции. В значительной мере подобное развитие событий было предопределено грузом нерешённых проблем в отношениях между Москвой и её европейскими партнёрами, конфликтом интересов в Восточной и Центральной Европе и сменой правительств в самих западных государствах (симпатизировавшие России Герхард Шредер и Жак Ширак были сменены на своих постах Ангелой Меркель и Николя Саркози). Однако главная проблема для России состояла в положении самой Западной Европы. Интеграционный проект, опиравшийся на неолиберальные экономические реформы, испытывал возрастающие трудности, правящие круги ведущих стран чувствовали себя все менее уверенно, а противоречия между партнёрами по Европейскому Союзу сводили на нет попытки выработать общий внешнеполитический курс, который мог бы составить альтернативу политике Вашингтона.
Недостроенная нация
Крушение Советского Союза сопровождалось острым «кризисом идентичности» и деморализацией общества. Все «проклятые вопросы» прежней русской истории вдруг вышли на передний план, но в гораздо более болезненной форме, ибо независимо от подхода видимых средств к их разрешению не было.
С точки зрения культурного самоопределения Россия XIX века явно была «недостроенной нацией». С одной стороны, она являлась одной из великих европейских держав, но с другой стороны, оставалась частью периферии. В результате национальное самосознание жителей империи оказывалось исключительно противоречивым. В течение всего петербургского периода оставалось постоянной загадкой, где кончается «империя» (будь то в старом, византийском, или в новом, колониальном, смысле) и где начинается «нация» (в западном понимании слова). России приходилось быть всем сразу.
Периферийное положение русского государства вызвало потребность в национальном самоутверждении, такую же, как и в других странах периферии — от Мексики до Индии. Но существование империи накладывало свой отпечаток на русской национализм, придавая ему откровенно реакционные черты. Подавление собственных меньшинств воспринималось как необходимое условия для борьбы против «козней Запада».
Революция 1917 года, казалось, стихийно разрешила эти противоречия. С одной стороны, проблема внешней зависимости была решена не борьбой против «иноземцев», а социальным преобразованием внутри страны. С другой стороны, имперско-национальный вопрос был снят за счёт создания нового государства, в котором предположительно должна была возникнуть и «новая общность людей» — советский народ.
«Сталинский термидор» скорректировал результаты революции, но не отменил их. Социальное освобождение оказалось ограничено и сведено к «равноправному» участию всех граждан в индустриальном обществе. Без политической свободы это равноправие становилось неполным и условным, а формирование новой бюрократической элиты шло полным ходом. Тем временем в советской «семье народов» все более явственно проглядывали черты старой империи.