На протяжении XIV–XV веков москвичам неоднократно приходилось объединяться с татарами для борьбы против новгородцев. Иными словами, не татары и Москва препятствуют новгородской торговле, а как раз наоборот, новгородцы — татарской и московской. В свою очередь, татары и Москва общими усилиями поддерживают безопасность на торговых путях. До поры у них есть общий объективный интерес. Но соотношение сил понемногу меняется, и Москва из младшего партнёра татар начинает превращаться в самостоятельную силу — на первых порах не столько военную, сколько экономическую.
Как отмечает Покровский, волжский торговый путь продолжал функционировать и развиваться на протяжении всего XIV–XV веков, и именно Новгород соединял его с балтийскими рынками. Это было одним из источников богатства республики. Но новый расклад уже не требовал политического объединения территории на всём протяжении пути. Более того, роль Новгорода становилась с течением времени всё более паразитической. То, что забота об обеспечении безопасной торговли сменилась в среде новгородской элиты обогащением за счёт разбоя, — показатель упадка, который переживает северная республика.
Была ли «новгородская альтернатива»?
Постоянной темой либеральной историографии в России XIX века было сожаление по поводу того, что не Новгород, а Москва объединила страну. Но в том-то и дело, что именно упадок Новгорода был одной из причин объединения. Каковы бы ни были амбиции московских князей, единое государство просто не могло быть реальностью до тех пор, пока Новгород жил собственной жизнью. Если в IX веке Новгород — ещё не ставший феодальной торговой республикой — выступил объединителем земель вдоль торгового пути «из варяг в греки», то в XIV веке Новгороду уже не нужно единство ни с Киевом, ни с Москвой. Его торговые интересы направлены в иную сторону. Он не заинтересован в формировании единого национального рынка, поскольку его процветание основано на посреднической торговле, а не на производстве. Установить политический контроль над портовыми городами Прибалтики и торговыми центрами Поволжья не в его силах, а объединение с южнорусскими землями не представляет непосредственного экономического интереса. Потому Новгород вполне удовлетворяется ролью периферии немецкой «Ганзы», её восточным форпостом.
Вообще, нигде в истории торговые республики не были «собирателями земель» — в Италии и Германии, где торговые республики были сильны, объединение в XV–XVII веках просто не состоялось. Ганзейские города тоже были заинтересованы не в единстве Германии, а в развитии балтийской торговли, опираясь при этом больше на королей Швеции и Дании, чем на «собственных» немецких князей или императора. В этом смысле «предательское» поведение новгородских элит в XIV–XV веках, часто идущих на союз с Литвой против Москвы, вписывается в общую норму поведения феодальных торговых республик. Франция, Испания, Англия были объединены королями при поддержке городской буржуазии, но при этом им неоднократно приходилось подавлять не только мятежи баронов, но и сепаратизм традиционных городских элит, нередко призывавших «иностранных» королей на свою защиту. Успех королевской власти в этих странах был предопределён именно тем, что города были слишком слабы, чтобы действовать самостоятельно.