- Хавать, Олег, будешь с нами во вторую смену или, как тут ее называют, партию. Хотя, не пойму, причем здесь партия, Жириновского или Зюганова среди нас нет. Но это почти нормальные люди. А остальные – чмошники! Курить не давай никому, только хорошо знакомым. Если возникнут неприятности, зови меня. Я в палате на первом этаже…
Бадма обратил внимание на Олега, потому что не чуждался чтения и был знаком с двумя или тремя его книжками, одобрительно отзываясь о них. В молодости он работал инженером. Кроме того, они были почти одногодки. Вероятно, поэтому и проникся к Зеленскому определенным чувством симпатии.
В этот вечер Олег так и не пошел в столовую на ужин. После отбоя в двадцать два часа, приняв все таблетки и уколы, он безнадежно улегся на свою постель, чувствуя, что спать ему не придется долго. А, тут еще медсестры и санитары включили у него над головой телевизор, правда, на уменьшенную громкость, сдвинули столик и кресла, притушив верхний свет, и начали «гулять» в карты. Каждый громкий хлопок сопровождался возгласами и бытовой, беззлобной матерщиной. Играющие в карты почти в полный голос «балакали» за жизнь, за детишек, курей, поросей, комментировали происходящее в эфире, обменивались мнениями о том, что «бачили» накануне в ящике.
Похоже, что на четвертом месте в их жизнях, помимо семей, подсобного хозяйства и работы, стоял телевизор. Сбылась мечта римских плебеев, требовавших от цезарей: «Хлеба и зрелищ!».
Хлеб зарабатывался в натяжку, а не выдавался на халяву, зато зрелищ, хоть и с тлетворным душком и дурновкусием, заключенных в одну не слишком большую коробочку, было предостаточно.
Во время игры в карты ночная смена с каким-то остервенением грызла семечки: женщины, деликатно используя кулечки и баночки, зато мужчины смачно сплевывали шелуху от семечек прямо на пол. Некоторые мужчины-санитары открыто курили в палате, что больным, естественно, было строжайше запрещено. От психа Зеленский демонстративно переворачивался под одеялом, испускал глубокие вздохи, стонал, но его стенания совершенно не действовали на дежурную смену. Даже после того, как в полночь, «ночная смена» разбрелась почивать по своим углам, проклятый сон все не шел. И лишь, когда на фоне черных стен стали проступать прямоугольники темно-синих зимних окон, Олега сморил короткий сон.
Сон Олега Зеленского.
Подземная река, мутная, темная, из глубины которой лучится слабо заметный свет. Стикс, что ли? Вот почему так холодно? Олег сидит в лодке, а спереди, спиной к нему находятся два человека: мужчина и женщина. Оба почему-то знакомы, хотя лица их не видны. Мужчина, судя по одежде, должен быть Хароном, лодочником, переправляющим по Мертвой реке через ворота Аида «вечных пассажиров» в Царство мертвых. Об этом свидетельствуют его сильные, натруженные руки, поношенная хламида, весло в руках. А кто же женщина? На ней только полупрозрачная накидка, не спасающая от холода и озноба. Тем, не менее, она была Олегу явно знакома, он был в этом уверен. Тот же горделивый изгиб шеи, покатые плечи, которые, он, наверняка, не единожды целовал. Те же черные, средней длины, волосы, запах которых сводил его с ума. Но она даже не поворачивается к Олегу, демонстрируя свою полную отстраненность от происходящего.
Тут Олег обнаруживает, что во рту у него нет монеты, драхмы, кажется, которую за «перевозку» по традиции надлежит уплатить бесстрастному лодочнику Харону. Это его очень обеспокоило. Не факт, что он удаляется в мир, откуда нет возврата, а то, что за это путешествие ему нечем заплатить, приводит его в отчаяние. И здесь все, не как у людей!
Наконец лодка утыкается носом в нужный берег. Харон безмолвно глядит на своего очередного пассажира, ожидая гонорара. Олег беспомощно стоит, опустив руки, готовый броситься в воды Стикса. Неожиданно женщина полуоборачивается к Олегу и он узнает в ней Герел; в ее протянутой узкой ладони лежит ритуальная драхма, а во взгляде сквозят все те же презрение и брезгливость. Олег осторожно берет ее у Герли, перед тем, как вернуть Харону, кладет серебряную монету в рот и снова оборачивается на Герел. Но та уже не смотрит на него. Перешагивая через борт лодки, он слышит ее голос: «Ты не герой, Зеленский!»
Внезапно на скалистом берегу появляется неуклюжая, нелепая фигура доктора Ворожейкина в камуфляже и с «аннигилятором» в руках, который напоминает нечто среднее между противогазом и пылесосом. Олег, предвидя непоправимое, делает инстинктивное движение, чтобы прикрыть своим телом Герлю…, но сон на этом оборвался…
Не открывая глаз, Олег с полчаса весь погружен в перипетии краткого, кошмарного сна. Ни маги-домушники, эти «великие» толкователи снов, ни отец псиxоанализа, неврозов и сновидений Фрейд ни черта не разобрались бы в этих хитросплетениях, только лишнего туману напустили. Но для Олега все было предельно ясно: Герел закончила с ним отношения.
Да, и что он мог дать ей, молодой, привлекательной, богатой, энергичной женщине, вокруг которой поклонники роились, словно пчелы во время сбора нектара? Ему импонировали ее физическая свежесть, нетривиальный ум, моральная поддержка и вера в него, льстило интеллектуальное влияние, которое он имел на Герлю, Да, и по части секса, что уж там говорить, не каждому мужику между пятьюдесятью и шестьюдесятью выпадает удача познать женщину с упругим телом на двадцать лет моложе! То есть, его влекло к ней физически, а, возможно, в первую очередь. Может быть, в предыдущие годы это называли любовью?
А что она нашла в нем! Писатель, хренов! Шесть книг, опубликованных в местном издательстве, принесли ему относительную известность лишь в пределах своей республики. Как говорят некоторые насмешники – «он широко известен в узком круге лиц». Москва, да остальная Россия так и оставались для него TERRA INCOGNITA! Были, конечно, прорывы и там, но это – зряшная мелочь, о которой даже говорить было смешно. В некоторых столичных издательствах вполне цинично предлагали ему сделать «товар» на заказ. Но Олег был уверен, что если поступишься в мелочи, то потом эту грязь не отскребешь никаким чистящим средством; она подобна татуировке, удалить которую не в силах ни поверхностная косметическая операция, ни более радикальная хирургия. Ты уже продался, и отпечаток «татуировки» стоит на твоей душе.
Был ли он талантлив? Он не знал этого наверняка, хотя ему было приятно, что некоторые люди выражали свою благодарность за его книги и говорили ему, что он обязательно должен писать дальше. Он не чувствовал себя гуру, тем более, не стремился им быть, потому что сам много не понимал в этой жизни. Но, стремление предельно честно излагать то, что он прочувствовал собственной задницей, не «зализывать» углы было ему присуще. Талант это или нет, кто его знает? Олегу иногда казалось, что у него получается что-то стоящее, а раз ничего другого делать он не умел, то оставалось продолжать заниматься бумагомарательством. Хотя, как быть с этой энцефало…, ох, намудрил доктор Ворожейкин!?
Герел, конечно, увлекла, его некоторая неординарность и тот образ, скажем, интеллектуала, который она просто не могла встретить в своем кругу. А, может, ореол бессребреника сыграл свою роль? Эдакого мифического шестидесятника, битника, пофигиста и человека творчества, которому наплевать на деньги, которые сейчас решали если не все, то почти все. Но ведь и жить на что-то надо!
Нахлебником он у Герел никогда не был, если не считать тех нескольких случаев, когда она отпаивала его после запоев. Напротив, Олег категорически запрещал тратить деньги даже на какие-то мелкие покупки для себя. Принцип должен быть принципом! Доходило до анекдотов: например, когда ко дню Советстской Армии и военно-морского флота (Олег твердолобо не называл его Днем Защитника отечества) Герля хотела презентовать ему запонки или авторучку «Паркер» с золотым пером, то возмущению Зеленского не было предела. Особенно накрыло Олега предложение Герли оплатить расходы по публикации его книги в московском издательстве, причем, очень большим тиражом за счет спонсорской оплаты Герел. Он произнес как можно язвительней:
- У древних латинян существовала поговорка – «через тернии к звездам». Ты хочешь, чтобы я поменял существительное «тернии» на «п..ду», извини, уж?