Но солнце неумолимо смещалось к горизонту.
— Пора! — произнес я. Ибо существовало возмездие.
— Ты когда-нибудь изменял жене?
— Нет, — сказал я. Это была правда.
— Я так и знала.
— Пора, — повторил я.
Она подчинилась. Она очень хотела остаться. Мы поехали. Я знал, что второго такого дня у меня не будет никогда. Будет другое, совсем другое, а такого дня уже не будет. Теплый ветер овевал наши лица. Весна переходила в лето, и ее сияние, ее будоражащие запахи были разлиты окрест.
На другой день Катя сказала спокойно и мужественно:
— Забудь меня. Я тебя очень прошу — забудь.
— Нет!
— Тогда знай, что в любовницы я не гожусь.
Я привлек ее к себе и поцеловал.
— Я видела твою Раю. Она никогда не согласится…
— Не согласится, — подтвердил я. — Знаешь, кто сказал мне, что ты меня любишь? Рая. Она увидела это раньше, чем я.
— Никогда бы не подумала.
— Рая и тонка, и проницательна, но моментами, всплесками.
— Ну, и живи с ней, а меня забудь. Жалко, конечно.
— Нет, — повторил я. — Просто Рая не давала повода думать о ней плохо.
— Вот ты какой! Я не такая. Я без полутонов. Во мне сошлись и переплелись крайности. Ни разу в жизни я не находилась в положении человека, воздержавшегося от голосования. Золотая середина не для меня. Поэтому любовницей твоей я не стану. Или — или. Но ты подумай. Тысячи людей, у которых любовь позади, спокойно живут под одной крышей, растят детей и не помышляют о переменах.
И был еще один вечер.
Мы долго бродили по городу, не замечая бега времени. В сквере, под кронами заматерелых чинар, съели по блюдечку мороженого. Вышли к фонтану на центральной площади, вкусили его прохладу, затем спустились к каналу Анхор, в который окунали свои тонкие ветви плакучие ивы. Скамейки вдоль аллеи были заняты целующимися парочками, и я привлек Катю к себе и поцеловал на виду у всех. Но мало кто смотрел на нас, может быть, никто не смотрел, сюда приходили не для того, чтобы смотреть, как ведут себя молодые. Ощущение тревоги еще не подкралось, хотя я многое отдал бы за то, чтобы предстоящее объяснение с Раей было позади. Оно было впереди, но я относился к нему спокойно, как к неизбежности. Если к неизбежности относиться по-другому, это роняет достоинство человека, ничего не меняя. Мы шли по берегу Анхора и повсюду встречали маленькие шедевры зеленой архитектуры. Это было удивительное место в центре большого города, уютное, лиричное. И было странно, что оно избежало паломничества.
Мы прошли под одним мостом, потом под другим. Маленькая гидростанция преграждала канал. Перепад уровня воды был равен высоте шестиэтажного дома. Мы постояли на крутом берегу, заглядывая вниз, и пошли дальше. Теперь кромка берега скрывала от нас воду, текущую глубоко внизу, в каньоне. На улице Богдана Хмельницкого мы ускорили шаг, нырнули в подземный переход и очутились на Комсомольском озере. Солнце касалось зеленых крон, неспешно удаляясь на покой. Мы взяли лодку и долго катались. Потом обошли озеро по берегу. Стемнело. Кончился сеанс в кино, парк опустел. Казалось, что мы одни. У черной стены кустов я привлек Катю к себе. Кусты расступились и пропустили нас. Ветви упруго сомкнулись.
Потом были броски за город на мотоцикле, похожие на прыжки в омут. Нас встречало сочащееся соком люцерновое поле, или травянистое подножие холма, или дамба сладкозвучного канала. Опускался вечер, гасли дневные краски, звездный призрачный свет заполнял все окрест, волнуя душу близостью неведомого. Тонкое одеяльце заменяло нам постель, ослепительный звездный полог — кровлю. И какая всходила луна! И какой привораживающей, нежной, страстной была Катя! Но счастье, в котором я купался, омрачал стыд перед людьми, которых я обездоливал. А Катя повторяла, что ей нужна ясность. И еще сказала:
— Знаешь, как я расстаюсь? Я просто вычеркиваю человека из сердца. Я перестаю думать о нем, и на этом все кончается.
Но снова верещал мотоцикл, мчал нас всю лунную ночь.
Катя хотела ясности, и у меня состоялся разговор с Раей. Он оставил жернов на моих плечах.
— А как же мы? — воскликнула Рая в жестокой растерянности, униженная, подавленная. — Коля, а мы как же? Нет, этой хищной женщине я тебя не отдам.
В ее глазах застыла боль, бездонная, неизбывная. Привычное рушилось, надвигалось нечто грозное, чего она не заслужила и от чего не могла защититься. Еще она сказала:
— А ты говорил, что между вами ничего нет. Эх, Коля! Зачем ты так с нами поступаешь?