Перикл и Аспазия

Алексанр Кравчук Перикл и Аспазия

От автора

Эта книга рассказывает не только о судьбе знаменитого афинского политика и его прекрасной подруги. В известном смысле имена в ее названии надо понимать, как некую метафору: речь пойдет о выдающихся исторических событиях и обычной каждодневной жизни, о людях древних Афин периода их величия. Речь пойдет об эпохе, отделенной от нас двадцатью пятью веками. Но именно Афины того времени являются колыбелью европейской цивилизации.

* * *

Перикл заболел осенью. Страшная эпидемия уже угасала, и он стал одной из последних ее жертв. Внешне болезнь протекала легко, но организм пожилого человека — а Периклу было уже за шестьдесят — не мог побороть недуг. Аспазия искала помощи везде, даже обратилась к магии и чарам (хотя за несколько лет до этого она предстала перед судом по обвинению в неверии). На шею больному был надет амулет, и, когда в комнату вошли друзья, Перикл показал на него с беспомощной улыбкой. Он говорил только шепотом, да и то с трудом, и вскоре, как всем показалось, потерял сознание.

Было ясно: смерть витает где-то совсем рядом. Окружающие тихо говорили только о нем, но так, как будто он уже мертв. Тяжело вздыхая, они рассуждали о том, какой великий человек покидает этот мир. Создавалось впечатление, что присутствующие готовятся к произнесению погребальной речи на государственном кладбище для заслуженных граждан, которое расположено за Дипилонскими воротами. Наверное, они и вправду размышляли, кому достанется эта честь, означающая принятие политического наследства после умершего.

А ведь Перикл был еще жив и прислушивался ко всему, что происходило в комнате. Его даже стали беспокоить разговоры друзей: «Эти речи не доведут до добра. Зачем перечислять битвы, которые я выиграл, и строения, которые воздвиг? Я произнес столько прекрасных погребальных речей, а они ничему не научились! Ведь все очень просто: чтобы растрогать слушателей, надо произнести что-нибудь внешне очень непритязательное и вместе с тем неожиданное, что-нибудь человечное и поэтичное одновременно».

И вдруг в сумерках угасающего сознания возник неожиданный вопрос: «А что можно сказать о тебе, Перикл? Какой простой и поэтичной похвалы ты заслужил?»

Не совсем ясно сознавая, что делает, умирающий начал мысленно просматривать свою жизнь. Быстро текла река воспоминаний — ярких, но немного беспорядочных. Да это и понятно — ведь то была не только его жизнь, но и жизнь его города. Он уже не мог отделить себя от того, что составляло смысл и цель всех его действий в течение почти полувека. Даже нежные воспоминания о матери воскрешали в памяти целую цепочку политических событий. Она начиналась во мгле легенды, а последние ее звенья, поблескивая, как змеиная кожа, обвивались вокруг тела.

Часть первая Род матери Перикла: проклятые и демократы

Женихи в Сикионе

Мать Перикла звали Агаристой. Она была внучкой той самой Агаристы, имя которой было на устах у всех эллинов. Люди с завистью и восхищением говорили о могуществе и богатстве ее отца и с усмешкой рассказывали о том, как тринадцать женихов целый год добивались руки девушки и как в последний момент неудача постигла того претендента, который был абсолютно уверен в победе.

Агариста-младшая происходила из рода Алкмеонидов. Когда она была в положении, ей однажды приснилось, что она родит льва. Так во всяком случае рассказывали в доме Перикла, и так позднее написал его друг — историк Геродот. Многие в Афинах насмехались над пророческим сновидением даже тогда, когда, овеянный славой и могуществом, среди всеобщей скорби народа Перикл отошел в мир иной. И несмотря на это, комические актеры отпускали со сцены такие шуточки:

Будет жена, и родит она льва в богозданных Афинах!
Станет сей лев за народ с мириадами мошек сражаться,
Словно за племя свое. Ты хранить его должен надежно,
За деревянной стеной и за башнями кованой меди[1].

Стены эти, как поясняется дальше в комедии, — не что иное, как деревянные дыбы, окованные металлом, с помощью которых Перикл мучает народ.

В другой комедии даны наглядные примеры супружеского коварства: некая женщина не может иметь детей, но прекрасно решает эту проблему.

Другая женщина родами десять дней,
Все мучилась, нигде ребенка не купив,
А муж по городу все бегал и искал,
Лекарство, чтоб жене ускорить роды им.
Ребенка принесла старуха им в горшке,
Набивши воском рот ему, чтоб не пищал.
По знаку, данному старухою, жена,
Давай вопить: «Уйди! Я чувствую, сейчас Рожу».
И правда: плод в горшке ногою бил.
Обрадованный муж сейчас же убежал,
Воск вынут был, ребенок закричал.
Старуха подлая, принесшая дитя,
С улыбкою к отцу бежит и говорит:
«Лев народился, лев! Ни дать, ни взять — ты сам!
И даже то, что под животиком висит,
Совсем как у тебя: как шишечка с сосны…»[2]

1

Аристофан. Всадники / Пер. с древнегреч. А. Пиотровского. // Аристофан. Комедии. М., 1983. T. 1. С. 131.

2

Аристофан. Женщины на празднике Фосморфорий / Пер. с древнегреч. Н. Корнилова. Под ред. К. Полонской // Там же. Т. 2. С. 205–206.