Ответ, который послы Спарты привезли своему правительству, явился лучшим доказательством того, что афинский вождь не утратил своего влияния: «Вместо выискивания преступления, якобы тяготеющего на афинянах, спартанцы должны вспомнить о святотатстве, замаравшем их самих. Ведь не далее, как сорок лет назад они совершили безбожный и жестокий поступок. Тогда не вынесшие их гнета илоты обратились за покровительством к богу Посейдону и нашли убежище в его святилище на мысе Тенар. Получив заверения, что их никто не тронет, они вышли из храма и сразу же были предательски убиты.
А какова судьба Павсания? Ведь и он находился под защитой богов. Подозреваемый в сговоре с персами, он должен был быть арестован. Но в последний момент, но выражению лица эфора царь угадал, что ему грозит. Дело происходило на улице, недалеко от священного округа Афины Халке. Павсаний бросился туда и вбежал в домик, стоявший рядом со святыней. Сначала его вроде бы оставили там в покое, а потом замуровали живым. Когда он совсем потерял силы от голода, его вынесли из святыни и мученик испустил дух. Тем самым были нарушены права богини. Сам Аполлон Дельфийский, хотя он весьма благорасположен к спартанцам, дал им это ясно понять. Он приказал похоронить Павсания в священном округе и отдать богине два тела взамен одного, отнятого у нее силой. И до сих пор как немые свидетеле святотатства возвышаются две статуи Павсания, установленные спартанцами».
После такой отповеди последующие посольства с Пелопоннеса уже не поднимали вопроса о преступлении Алкмеонидов и не домогались изгнания Перикла. Теперь их требования касались самого существа спора: надо прекратить осаду Потидеи и вернуть Эгине ее давнюю свободу. Но прежде всего спартанцы вновь и вновь возвращались к одному и тому же вопросу: законы против Мегары должны быть отменены, и притом немедленно. Послы откровенно говорили, что от этого зависит, будет ли по-прежнему мир или грянет война.
Судьба Мегары приобрела исключительное значение. Конечно, несмотря на давление Коринфа, спартанцев не настолько волновало положение этого крохотного государства под боком у Аттики, чтобы начинать из-за него войну. Нет, проблема заключалась в другом: что станет со свободой морей и мореплавания, если афиняне под любым предлогом будут закрывать свои порты для кораблей других государств, а те ответят подобным же образом? Таким путем, избегая войны, можно будет добиться уступчивости от любого города. Для Спарты сохранение свободы мореплавания являлось очень важным делом, ибо она не обладала сильным флотом.
Но Перикл был неумолим. Он уклонялся от всяких дискуссий по данному вопросу и делал это, как сам утверждал, исходя из формальных, но в то же время принципиальных причин: «Народное собрание приняло решение, запрещающее под страхом суровых наказаний удаление с агоры таблицы с аптимегарскими декретами».
Тогда один из послов предложил: «А вы ее не убирайте, а только поверните текстом к стене!»
Это означало: спартанцы, несмотря на активную подготовку к войне, вполне удовлетворились бы даже не отменой, а просто несоблюдением афинянами постановлений декрета. Это было бы разумное решение, жест примирения. Перикл оказался в трудной ситуации. Как бы найти такой повод для отказа, который бы показался убедительным и афинянам, и спартанцам?
Тогда-то и произошло трагическое происшествие, причины которого так никогда и не были выяснены до конца. В Мегару и Спарту отправился афинский гонец по имени Антемокрит. При загадочных обстоятельствах он был убит на территории Мегары. Кто совершил преступление? Мегарцы клялись и божились, что не они. Но в Афинах уже разгорелось пламя ненависти к государству, растоптавшему самые святые права и обычаи эллинов.