Толпы зрителей всегда останавливались перед огромной картиной. Она была нарисована на деревянной доске и украшала большой зал, открытый фронтон которого поддерживали колонны. Здание называлось Стоя Поикиле, т. е. Разрисованное, и построил его один из родственников Кимона. Поскольку оно стояло рядом с рынком, за день через него проходили сотни людей, ища спасения от жары летом и от холода и дождя — зимой. Здесь обсуждали со знакомыми торговые дела, иногда проводили судебные заседания или официальные торжества.
Интересующая нас картина была одной из четырех, украшавших Стоя Поикиле, и изображала разрушение Трои. Она восхищала свободой композиции и новизной техники исполнения. По широкому, лишь слегка намеченному полю художник умело разбросал красочные сцены. И хотя фигур на картине много, впечатления толкучки нет. Фоном трагических событий художник избрал стены и храмы Трои, окружающие горы и леса. Персонажи представлены в движении, их лица, обращенные к зрителю, выражают сильные чувства. Рот многих из них открыт. Казалось, что зрители слышат, как уводимые в неволю женщины оплакивают свою судьбу, а победители вопят от восторга. Суровые вожди осуждают безбожного Аякса: ос л ей ленный желанием, он совершил святотатство — похитил Кассандру, хотя девушка и искала спасения у алтаря Афины, обняв обеими руками статую богини.
Еще ни один мастер ранее не смог столь счастливо соединить в одной картине столько новых методов передачи движения и чувств. Необычность творческой манеры живописца бросалась в глаза каждому, кто входил в Стоя Поикиле. Конечно, многие были недовольны излишней смелостью автора и с сожалением говорили: «Раньше рисовали проще и достойней. Лица героев были серьезными и даже суровыми, словно маски. Молодые же просто не понимают, сколько достоинств и красоты таится в умеренности. Хотят во что бы то ни стало отличаться от своих предшественников. Куда же пас заведет эта погоня за новизной в искусстве?»
Все, однако, единодушно признавали мастерство и талант Полигнота. Некоторые даже утверждали, что только с него начинается настоящая живопись: он открыл это искусство так же, как Дедал — ваяние. Но многие, а может быть, большинство зрителей вовсе и не думали о новом направлении в живописи. Их интересовала только одна деталь картины, только один персонаж среди множества изображенных. С понимающей усмешкой зеваки доказывали друг другу девушку, стоявшую у алтаря, у которого Кассандра отчаянно искала спасения. Лицо девушки, словно солнце, излучало необычайную красоту, каждая его черточка с любовью была выписана художником, словно этот персонаж был ему особенно дорог. Зрители язвительно спрашивали: «Почему такое внимание к этой девушке? Не потому ли, что она представляет Лаодику, самую красивую из всех дочерей царя Трои?»
Ответ подразумевался сам собой: «Дело вовсе не в этом, просто Лаодика на картине — точная копия Эльпиники».
Если же кто-то наивный спрашивал, почему именно Эльпинике была оказана столь высокая честь (наверное, художник отдал дань красоте, являющейся даром богов), ответом ему был презрительный смех «знатоков»: «Она просто не скрывала от Полигнота своих прелестей. Нет слов, изобразил он ее превосходно, но, видно, и узнал неплохо».
Многие горячо возражали на эти сплетни: «Даже если Эльпиника и не жила в любви и согласии со своим мужем Каллием, родовая гордость наверняка удержала ее от любовных приключений с художником, ведь она дочь Мильтиада!»
В том же зале рядом с «Разрушением Трои» находилась картина учеников Полигнота. На ней были изображены три эпизода битвы под Марафоном. Картина вызывала всеобщее восхищение, ибо приятно щекотала гордыню афинян. Первый эпизод показывал, как афиняне бегом пересекают равнину, сближаясь с персидскими шеренгами. Мильтиад, находящийся в первых рядах, указывает на врага. Второй эпизод показывает саму битву: над беспорядочной толпой воинов, стремящихся поразить друг друга мечами и копьями, летают божества и герои древних мифов. Среди них можно увидеть Афину, Геракла, Тесея и простого землепашца Эхетла, поражающего захватчиков своим плугом. Часть персов, оттесненная к прибрежным болотам, тонет.
И наконец, третий эпизод: персы в панике ищут спасения на кораблях, а самые смелые из афинян пытаются ворваться на них. Кинетир, брат поэта Эсхила, ухватился рукой за борт, но защищающий доступ на палубу перо уже поднял тяжелый топор. Другой афинянин, Каллимах, тянется вверх, пронзенный несколькими копьями; он уже мертв, но копья не дают ему упасть.