Хотя Аттике грозило новое спартанское нашествие, Перикл не мог дольше задерживаться на родине. Он должен был подавить восстание на Евбее, где укрепились враждебные афинянам олигархи. Поэтому поход состоялся, несмотря на угрозу вторжения спартанцев. Перикл вел с собой 50 кораблей и 5 тыс. гоплитов. Только теперь стало ясно, сколь правильным и дальновидным было решение заключить договор с беотянами, хотя раньше, вероятно, многие критиковали своего руководителя за излишнюю уступчивость. Города Беотии строго соблюдали нейтралитет. Знаменательно, что еще раньше беотяне пропустили через свои земли отряд Андокида, отступавший из-под Мегары. Теперь же они не оказали никакой поддержки жителям Евбеи, всего год назад пришедшим им на помощь под Коронеей, и безразлично взирали на то, как на другой стороне пролива афинские войска захватывают один город за другим. Правда, только один из них (Гестея) был полностью очищен от жителей и передан афинским колонистам — наказание за уничтожение горожанами экипажа корабля, случайно попавшего в их руки. Зато другие города острова, например Халкида, лишь потеряли часть своих земель. Они также должны были остаться в Морском союзе, преобразовать свой политический строй в соответствии с афинскими требованиями и заключить договор, регулирующий их отношения с сувереном. Выбитый на мраморных плитах текст договора с Халкидой сохранился до наших дней. Все жители этого крохотного государства должны были принести присягу такого содержания: «Ни словом, ни делом, ни с помощью какого-нибудь коварства не отступлю от афинского народа и не пойду за отступником. Если кто-нибудь задумает измену, то я сообщу об этом афинянам. Буду платить установленную дань. Буду по мере моих сил наилучшим и самым честным образом исполнять обязанности союзника. Буду помогать афинскому народу и сражаться с его врагами. Буду всегда послушен афинскому народу».
Каждому мужчине города, не принесшему присяги, грозили потеря гражданских прав и конфискация имущества. Одно из дополнительных постановлений предписывало отправить в Афины заложников, в другом же говорилось следующее: «Жители Халкиды могут подвергать своих граждан суду точно так же, как афиняне своих, за исключением тех случаев, когда им грозят изгнание, смерть или лишение гражданских прав. Эти дела будут рассматриваться в самих Афинах».
Нельзя было яснее показать зависимость жителей Халкиды. Со своей стороны, афинский совет и судьи от имени всего народа также должны были принести присягу: «Не буду изгонять жителей Халкиды и не разрушу их города. Не обижу никого из тамошних людей, не приговорю их к изгнанию или тюремному заключению и никого из них не убью. Без согласи афинского народа не отберу имущества ни у одного человека, не подвергшегося суду. Не накажу ни всех в целом, ни отдельного человека без решения суда. Когда из Халкиды прибудет посольство, поставлю его перед советом и народом в течение десяти дней»[36].
Подобный договор был заключен и с Эретрией. Таким образом полностью восстанавливалось господство над Евбеей, что имело для Афин огромное значение. Этот большой, густо заселенный и плодородный остров являлся житницей Аттики, и в случае его откола от Афин восточному побережью полуострова грозила бы постоянная опасность.
Но почему же спартанцы не пришли Евбее на помощь? Почему не оттянули на себя афинские войска, напав на Аттику? На то было несколько причин. Прежде всего спартанцы правильно рассудили, что ничего не смогут сделать, поскольку афиняне уклонятся от битвы и укроются за стенами своего города. Во-вторых, дело о «подкупе» царя вызвало в Спарте правительственный кризис. Среди влиятельных лиц было много сторонников изгнанника. Никто также не спешил встать во главе нового похода, чтобы в случае неудачи не навлечь на себя тех же обвинений, которые погубили несчастного. И наконец (и это, наверное, самое важное), в Спарте уже зрела мысль о том, что самое разумное — заключить с афинянами мир на основе раздела сфер влияния. Уход последних из Беотии ясно показывал, что аттическая республика не стремится стать сухопутной державой, а этого в Спарте опасались больше всего. Оставив Евбею на произвол судьбы, Спарта дала понять: она не собирается вмешиваться в дела Афинского союза и предоставляет ему право господствовать на морях.