С 200 триерами Кимон поспешил к Кипру. Отправив 60 кораблей на помощь египтянам, продолжавшим бороться с персами, он выиграл несколько сражений у Кипра и осадил город Китий. Наведя страх на жителей острова, Кимон уже готовился праздновать очередную победу.
Он не дожил до своего триумфа. Болезнь свалила его у стен Кития, и в 449 году он скончался. По его последнему приказу в течение 30 дней войскам не сообщали о смерти их военачальника. Разгромив персов и их союзников — финикийцев и киликийцев — на суше и на море, они были уверены в том, что ими по-прежнему руководит не знающий поражений Кимон.
Останки полководца перевезли в Афины, но лучшим памятником ему современники считали эту последнюю победу, завершившую 50-летний период греко-персидских войн. Так называемый «Каллиев мир», заключённый в 449 году, позднее нередко называли Кимоновым. В Сузах, столице державы Ахеменидов, союзное греческое посольство договорилось о том, что Персия сохраняет за собой Кипр, но отказывается от малоазийских владений и предоставляет греческим полисам полную независимость. Кроме того, персидскому флоту запрещалось появляться в Эгейском море в течение 50 лет.
Долгожданный мир, казалось, сулил спокойствие. В действительности же он готовил новые потрясения. С уничтожением внешней угрозы исчезла последняя преграда, препятствовавшая внутренним междоусобицам в Элладе. Две державы противостояли друг другу, столь разные по духу и столь близкие по целям и стремлениям. В сложных отношениях между Афинским и Пелопоннесским союзами переплетались экономические, политические и военные интересы. Безжалостная логика событий вела к неизбежному столкновению. Однажды вступив на путь, предложенный Фемистоклом, Афины не могли уже вернуться к прошлому, когда они мало чем выделялись среди прочих полисов. Возглавив морской союз, они обязаны были укреплять свое влияние на подвластных территориях. Экономика требовала новых рынков, политика — установления демократических режимов, а безопасность — применения силы. Волей судьбы самое демократическое государство древности, сделавшее своим лозунгом свободу и равноправие граждан, могло существовать только с помощью насилия.
Границы между сферами влияния Спарты и Афин были чересчур зыбкими, чтобы сохранялось постоянное равновесие. Ревниво следя за каждым шагом соперника, державы использовали малейшую возможность, чтобы обеспечить превосходство в том или ином уголке греческого мира. И ни один, даже самый признанный и авторитетный вождь не мог приостановить и сдержать агрессивные устремления государств, претендовавших на роль гегемона в Элладе.
К тому же олигархия и аристократия, сплотившаяся вокруг Спарты, с растущей тревогой наблюдала за укреплением демократии, пример которой оказался слишком уж заразительным для многих полисов.
Когда-то Кимон предостерегал, что в случае гибели Спарты Эллада станет хромой и Афины потеряют напарника в единой упряжке.
Упряжки больше не существовало. Греки готовились к войне против греков.
Стычки начались, едва истек срок зыбкого пятилетнего перемирия.
Вызов бросили Фивы — единственная твердыня олигархов среди демократических беотийских городов. Под знамена фиванцев потянулись изгнанники-аристократы, мечтавшие о восстановлении прежних порядков. В 447 году они захватили Херонею и Орхомен.
В афинском Народном собрании горячие головы призывали немедленно расправиться с непокорными. Ссылались на то, что беотийцы, не получив поддержки Афин, выйдут из союза и станут добычей Спарты, которая, правда, открыто не вмешивается в события, но тайно готовит заговоры и мятежи.
Перикл выступил перед народом. Он предлагал не спешить, не раздувать конфликт в столь неподходящий момент. «Как стратег, Перикл славился больше всего своей осторожностью: он добровольно не вступал в сражение, если оно было опасно, а исход его сомнителен. Тем военачальникам, которые рискованным путем добивались блестящего успеха и возбуждали всеобщий восторг, он не подражал и не ставил себе в образец» (Плутарх).