— Совет и народ решили… Перикл, сын Ксантиппа, из Холарга, предложил…
Он предложил вознаграждать членов Совета пятисот за их труд и платить по одной драхме в день. Служить за плату! Это казалось кощунством. Издавна афиняне, с уважением относившиеся к труду землепашца или ремесленника, презирали тех, кто нанимается работать за деньги. Они издевались над учителями и философами, бравшими плату с учеников, свысока глядели на художников, скульпторов и архитекторов, получавших жалованье от государства, Уважающий себя свободный афинский гражданин, конечно, должен служить отечеству, не жалея сил, но бескорыстно! Иначе он превратится в обычного слугу, наемного рабочего, поденщика.
Один за другим поднимались на трибуну ораторы. Надев на голову венок, они как бы переставали быть частными гражданами и превращались в должностных лиц, исполняющих общественные обязанности перед народом. Любой мог выступить перед демосом, не опасаясь каких-либо последствий. Не разрешалось лишь рассуждать о вещах, не относящихся к делу, и дважды повторять одно и то же.
— Граждане афиняне! Все, о чем говорил здесь Перикл, наверное, покажется вам справедливым и соблазнительным. В самом деле, разве не следует поощрять тех, кто стоит во главе нашего полиса и печется об общем благе? Конечно, следует! И мы по достоинству награждаем членов Совета за труд, прославляя их имена в почетных постановлениях. А что же нам предлагают? Оскорбить, унизить уважаемых людей, бросив им подачку, словно нищим? Где, в каком городе Эллады вы увидите такое? Может быть, Периклу больше по душе порядки, к которым привыкли варвары? Ведь у них все состоят на службе у монарха, получая от него земли, дворцы и сокровища. Подумайте, что скажут о нас остальные эллины, когда узнают, что мы превратили священную обязанность в работу за плату, недостойную истинного гражданина.
Перикл еле сдерживался, чтобы не прервать выступавшего. Не потому, что это запрещалось законом и его могли тут же оштрафовать. Он ждал, пока выскажутся остальные, чтобы ответить всем сразу, связать воедино все возражения, которые заранее мог предвидеть. Его проект — лишь начало обширной программы, которую он намерен осуществить в будущем. Интересно, понимают ли это его противники?
Оратор продолжал разглагольствовать о том, как в старину ценили и почитали тех, кому доверено управлять государством, и как высок был авторитет руководителей, с которыми никто не станет считаться, если они будут получать жалованье из казны.
Ему не удалось закончить свою патетическую речь. Эпистат взглянул на песочные часы и прервал оратора — время кончилось. Он покинул трибуну, сопровождаемый одобрительным гулом нескольких рядов. Перикл даже не взглянул в ту сторону — он знал, что там сидят сторонники Кимона и Фукидида, которым ненавистен не столько его проект, сколько он сам, вождь демоса, противник аристократов. Рискнет ли кто-нибудь открыто бросить ему вызов?
Перикл вздрогнул, услышав свое имя. Ага, значит, все-таки не выдержали. Что ж, поглядим, кого они выпустили на трибуну. О, да это известный трапезит, банкир, сколотивший немалое состояние на ростовщических операциях. Такой добродушный на вид и такой неумолимый, когда судится с должниками. О его жадности говорит весь город — наверное, и сейчас он боится, как бы не затронули его кошелька.
— Платить? Я не знал, о афиняне, что вы столь щедры, чтобы тратить государственные деньги на такие пустяки. Или, может быть, это не ваши деньги собирается расходовать Перикл? Но тогда чьи? Свои собственные? Я понимаю ваши улыбки. Конечно же, нет: ведь у него каждый обол на счету — достаточно взглянуть на его сыновей, на их жалкий вид, чтобы понять, какой он скопидом…
Эпистат остановил говорившего. Он напомнил, что никто не смеет оскорблять членов собрания, и пригрозил ему штрафом, если он не прекратит нападок на Перикла.
— Хорошо, я буду говорить о себе и своих друзьях. Разве мало мы несем расходов, устраивая праздники, состязания, театральные представления, снаряжая корабли? На самых богатых людях лежит и самое тяжелое бремя. Что ж, мы понимаем, что иначе и не может быть в нашем государстве. Но нельзя бесконечно натягивать тетиву — она лопнет, и вы останетесь без оружия.
Перикл любит говорить о равноправии и благоденствии народа. Какое же это благоденствие, если одни всегда будут жить за счет других? Сегодня страдаем мы — смотрите, как бы завтра он не принялся за вас, за всех, кто сколотил скромное состояние.