— Я боюсь потока слов, в котором исчезает истина. Я слышу, как юнцы повторяют слова Протагора, что о каждом предмете можно высказать два мнения и с одинаковым успехом доказать их. И я вижу, как в судах искушенные ораторы называют черное белым, сбивают с толку демос, заботясь не о правде, а о выгоде для себя. Ты говоришь об учениках софистов. Да, они толпами ходят за своими наставниками. Только к чему они стремятся? Стать образованными людьми, философами? Нет, они хотят делать карьеру с помощью ораторской трибуны. Прав Сократ: софисты изображают слабое сильным; и чем несправедливей дело, тем искусней должен быть оратор, чтоб защитить его. Поэтому я и утверждаю: софисты развращают молодежь, которая благодаря их науке привыкла во всем сомневаться, ни во что не верить и никого не почитать.
— Прости, Перикл, но наука не виновата в том, что ее используют для нечестивых целей. Ведь и добро может породить зло. Тебе не нравятся сомневающиеся? Но не забывай: прежде чем сомневаться, люди думают. Разве одно не стоит другого?
— Цена слишком высока.
— Боги ничего не дают безвозмездно. Впрочем, люди тоже. Приобретая, мы одновременно теряем. Афинян зовут болтунами и сутягами. Даже Сократ, мудрейший из мудрых, утверждает, что ты, Перикл, сделал их бездельниками и корыстолюбцами, привыкшими жить за счет казны. А ведь это результат твоих реформ, без которых, увы, не было бы и демократии. Вспомни Гераклита из Эфеса, прозванного Темным. Добро и зло едины, противоположное сходится, и все течет, ничто не стоит на месте.
— К сожалению. О, если б я мог остановить время, Кефал!
— Боюсь, это не под силу самим «бессмертным».
Остановить время, задержать неумолимый ход событий, который выходил из-под контроля, — об этом все чаще думал. Перикл. Государство процветало, Афины достигли наивысшего могущества. Что ждет их в будущем? Войны? Этого Перикл не опасался. Опасность таилась внутри. Он замечал признаки болезни, разъедавшей общество, и чувствовал свое бессилие перед ней.
Беспокоила молодежь, поклонявшаяся софистам и старательно усваивавшая их манеру спорить и опровергать устоявшиеся истины. Особенно встревожился Перикл после разговора со своим племянником Алкивиадом, когда этот самонадеянный юнец поставил его, опытного, умудренного политика, в тупик.
Перикл развивал перед ним мысль о том, какими должны быть законы, чтобы государство процветало и народ чувствовал себя уверенно.
— Не объяснишь ли ты мне, Перикл, что же такое закон? — спросил насмешливо Алкивиад.
— О, это совсем несложно, — простодушно ответил человек, стоявший во главе государства. — Закон — это все то, что народ, собравшись вместе, постановит и письменно изложит относительно того, что следует и чего не следует делать.
— Исходя при этом из того, что нужно творить добро или зло?
— Клянусь Зевсом, юноша, конечно, добро!
— Хорошо. Ну, а если сойдется на собрание, чтобы вынести постановление, не весь народ, а только часть, как это бывает там, где у власти стоят олигархи?
— Все, что постановит высшая власть в государстве относительно образа действия людей, называется законом.
— Значит, если тиран захватит власть и станет предписывать гражданам, что им надлежит делать, — это тоже следует считать законом? Или, ты полагаешь, руководителю государства, если он тиран, можно не подчиняться?
— Да нет, покуда тиран у власти, его предписания тоже закон.
— Так что же тогда является насилием и беззаконием? — рассмеялся Алкивиад. — Представь себе, что тот, кто сильнее, притесняет более слабого и заставляет его не убеждением, а силой делать то, что ему угодно. Как это назвать?
Перикл задумался на мгновение, но все же решительно произнес:
— Да, я согласен: это действительно беззаконие.
Алкивиад торжествовал.
— А разве тиран убеждает граждан? Он просто приказывает и принуждает людей подчиняться его приказам. Следовательно, это насилие и беззаконие.
— Пожалуй, ты прав, — вздохнул Перикл. — Я беру назад свои слова о законности действий тирана.
— О, погоди. Тогда пойдем дальше. Вот немногие решают судьбу большинства, прибегая не к убеждению, а к насилию. Это что?
— Я понял тебя, Алкивиад. Все, к чему один принуждает другого, предварительно не убедив его, по моему мнению, насилие, а не закон, независимо от того, изложено это в письменной форме или нет.