Нельзя сказать, чтобы в Царьграде сочувственно отнеслись к тому важному делу, которого так желали в Москве и о котором взялся хлопотать патриарх Антиохийский Иоаким. Только спустя уже почти год с отъезда из Москвы Иоакима сюда пришло первое известие о положении этого дела. Именно, 28 июня 1587 г. прибыл в Чернигов и оттуда препровожден в Москву какой-то грек Николай и на допросе в Посольском приказе сказал дьяку Андрею Щелкалову, что «отпустили его из Царяграда патриархи Цареградский и Антиохийский, а с ним послали к государю грамоты об нем бить челом государю о милостыне, да наказали с ним словом патриархи Цареградский и Антиохийский: что приказывал им государь, чтоб патриарха учинить на Руси, и они, Цареградский и Антиохийский патриархи, соборовав, послали по Иерусалимского и по Антиохийского патриархов, и велели им быть в Царьград, и о том деле соборовать хотят, что государь приказывал, и с Собора хотят послать патриарха Иерусалимского и с ним о том наказ, как соборовать (на Руси) и учинить патриарха». Вот сколько сделали в Царьграде в продолжение целого года для России, куда только постоянно слали за милостынею и откуда получали непрерывные пособия. Прошел еще год, и новых вестей об этом деле совсем не приходило в Москву. Да и не могло прийти, потому что в Царьграде произошла перемена патриархов. Султан низверг патриарха Феолипта и на место его возвел в третий раз Иеремию II, находившегося в заточении. А Иеремии, когда он возвратился на свою кафедру, было не до того, чтобы рассуждать о Русском патриаршестве. Он увидел, что все патриаршее достояние разграблено, кельи обвалились и самая патриаршая церковь Богородицы Паммакаристы, т. е. Всеблаженной, ограблена и обращена в мечеть. Ему велено было строить себе новую церковь и кельи в другом месте Царьграда, а средств не было никаких. И Иеремия поневоле должен был обратиться за милостынею к православным и решился предпринять путешествие в Россию. Это-то обстоятельство и послужило к тому, что дело о патриархе в Москве, которое могло затянуться в Царьграде на многие годы, если не навсегда, быстро подвинулось к своему исходу.
К концу июня 1588 г. царь Федор Иванович внезапно получил известие из Смоленска от воевод, что туда приехал 24 июня Цареградский патриарх Иеремия II, и вместе грамоту от самого патриарха, которою он испрашивал позволения прибыть в Москву, где еще вовсе не знали о происшедшей в Царь-граде перемене патриархов. Федор Иванович немедленно отправил почетного пристава Семена Пушечникова навстречу патриарху с ответною грамотою, которою приглашал его пожаловать в свою столицу, и с указом к воеводам, чтобы они с честию отпустили святейшего и пришедших с ним к Москве и дали им все необходимое в дороге и детей боярских из смолян для провожания, а Смоленскому епископу Сильвестру писал: «Если патриарх станет проситься у воевод в церковь Пречистой Богородицы помолиться, то мы ему в церковь идти позволили, и у тебя в церкви было бы тогда устроено чинно и людно, архимандритов, игуменов и попов было бы много, встречал бы ты патриарха и чтил его честно, точно так же, как митрополита нашего чтите». Между тем приставу, отправленному для встречи патриарха, дана была такая память: «Разведать, каким обычаем патриарх к государю поехал и ныне патриаршество Цареградское держит ли и нет ли кого другого на этом месте, где Феолипт, бывший прежде патриархом, кто из них двух по возвращении Иеремии будет патриаршествовать, и кроме его нужды, что едет за милостынею, есть ли с ним от всех патриархов с соборного приговора к государю приказ (знак, чего ожидали в Москве от патриарха); честь же к патриарху держать великую, такую же, как к нашему митрополиту». В Смоленске действительно честили патриарха весьма много и с великим усердием, особенно воеводы и епископ. На праздник святых апостолов Петра и Павла (29 июня) первосвятитель вместе с своею свитою посетил Смоленский собор и отстоял в нем Божественную литургию, а вскоре затем отправился в Москву, куда после десятидневного путешествия и прибыл 13 июля. Здесь встретили его многие бояре и бесчисленное множество народа, а от лица государя у самой столицы приветствовал почетный пристав Григорий Нащокин, который и проводил дорогого гостя со всею его свитою на рязанское подворье. В свите патриарха находились: митрополит Монемвасийский (Мальвазийский) Иерофей, друг патриарха, архиепископ Елассонский Арсений и архимандрит Христофор. Кроме того, собственно при патриархе состояли: архидиакон, два священника, чернец-старец, казначей, келарь, толмач, диакон да девять слуг; при митрополите Иерофее: священник и четыре прислужника; при архиепископе Арсении: старец и прислужник. На подворье велено было поместить и устроить патриарха и его свиту с возможною почестию и без ведома приставов никого к нему и его свите, особенно из иноземных, не допускать, кроме посылаемых от властей духовных и от бояр с почетными кормами, да наказано было: о чем и о каких делах патриарх с приставами поговорит, о том им сказывать боярам и дьяку Андрею Щелкалову. Явный знак, что Иеремии не доверяли. Он не привез с собою грамоты от патриархов об учреждении патриаршества в России, чего именно здесь и ожидали, и здесь, естественно, спрашивали, да патриарх ли он. Грамота эта была бы лучшим свидетельством о патриаршестве Иеремии, и его приняли бы без подозрений. С Иеремиею поступили так же, как обыкновенно поступали у нас с иноземными послами, которым не доверяли; к дому посла ставились приставы с почетною стражею, которые не дозволяли никому сноситься с ним и с самою его прислугою, следили за его действиями и словами, выведывали его мысли и о всем доносили боярам и только тогда, когда правительство убеждалось в пользе предложений, привезенных послом, к нему становились доверчивее, с ним начинали переговоры.