Лишь много позже у идеи самозарождения организмов появилась непримиримая оппозиция. Но дискуссии еще нередко походили на кафедральный диспут схоластов, поскольку излюбленной темой возвышенных споров чаще всего оставалась дилемма: что было раньше — яйцо или курица?
Тем временем пытливое племя экспериментаторов занималось таким низменным делом, как проза бытия. Отчего, однако, многое в окружающем мире, прежде казавшееся банально-привычным, становилось увлекательно-загадочным.
Как было остаться равнодушным, скажем, к блошиным стеклышкам! Увеличение в сто раз! Видно такую малость, что просто чудо! Вот какую забавнейшую возможность предоставили своим соотечественникам в 1590 г. два голландских оптика братья Ганс и Захария Янсены из Миддельберга, сконструировав один из первых в мире микроскопов.
А три четверти века спустя Роберт Гук, английский физик и ботаник, образованнейший человек того времени, снабдив «забавный» прибор третьей увеличительной линзой, смог рассмотреть предметы куда меньших размеров, чем блоха. По его словам, ему открылся «предмет не столько приятный, сколько поучительный».
Он вглядывался в кусочки растений и металлов, части насекомых, в срезы пробки. Увиденное зарисовывал и подробно описывал. Так появилась книга «Микрография». Немного фантазии, и можно стать почти свидетелем тех опытов Гука, вслушиваясь в спокойные пояснения великого ученого: «Перочинным ножом я срезаю с гладкой поверхности пробки чрезвычайно тонкую пластинку. Кладу ее на черное предметное стекло, так как это белая пробка; и, осветив ее при помощи плоско-выпуклой стеклянной линзы, я чрезвычайно ясно вижу, что вся она пронизана отверстиями и порами, совершенно как медовые соты. Только отверстия менее правильны».
Гук назвал их клетками. Эти поры и в самом деле были пустыми внутри. Совершенно пустыми, поскольку он рассматривал то, что было изуродовано смертью, что осталось от живого,— каркас. Долгое время так и считалось: главное в клетке — клетка, то есть ее стенки.
Когда в 1682 г. английский ботаник Неемия Грю, придирчиво исследуя растения с помощью более совершенной оптики, пришел к выводу, что увидел подобие текстильной ткани, он тоже говорил о волоконном переплетении именно стенок клеток (от Грю, кстати, и пошло словосочетание «живая ткань»). Лишь много позже в гуковской клетке обнаружили содержимое «пустоты». Но название «клетка» уже прижилось, все попытки подобрать для ячейки живого более удачное обозначение ни к чему не привели.
… К тому времени клеточная тема уже обросла множеством других подробностей. Где-то около 1673 г. голландец Антони ван Левенгук, располагая линзами с 300-кратным увеличением, обнаружил неведомый людям мир. Впрочем, мир, столь же и невероятный. Тогда многие посчитали, что он его просто придумал, чтобы всех удивить. В самом деле, как проверить, будто в капле воды («Вы только представьте себе!») пребывает не менее жителей, чем в ином рыбацком поселке, а то и в городе. А ученый продолжал утверждать, что открывшийся ему мир — не иллюзия, не оптический обман. Мельчайшие существа, которых он увидел, были крайне суетливы, перемещались, сталкивались друг с другом, не зная ни минуты покоя.
Во все это верилось с трудом. Нужно было время, чтобы к такому привыкнуть. Кстати, не открытие ли Левенгука надоумило английского сатирика Джонатана Свифта отправить своего Гулливера в страну лилипутов? Впрочем, изобретательность даже такого выдающегося писательского ума оказалась скромнее изощренности природы. Свифтовых человечков можно было, как говорится, пощупать, взять в руки, поставить на ладонь. Мир Левенгука оставался вообще не видимым для невооруженного глаза. И при этом деятельно существовал, заполнял вокруг человека буквально все пространство. Мыслимо ли такое!