— Это из-за него,— говорили Неручеву,— часть урана, тория и других тяжелых элементов из морской воды переходила в нерастворимую форму и выпадала в осадок.
Однако Сергей Германович убедился, что концентрация урана и тория повышена и в тех черных сланцах, где, если так можно выразиться, сероводородом и не пахло. То же подтверждали наблюдения известных геохимиков: нашего Г. Н. Батурина и англичанина Э. Т. Дегенса.
— Причина накопления тяжелых элементов совсем иная,— высказывали геохимики еще догадку.— Их на дне бассейнов сорбировали органические остатки.
Увы, сорбция, то есть поглощение осадочной породой металла, рассеянного в воде, могла, как выяснилось, обеспечить лишь небольшую его концентрацию.
Тем дело не кончилось. Были и другие предположения. Ученые обстоятельно обсуждали возможность прижизненного накопления урана организмами. Сему имелось немало подтверждений. В теле некоторых кораллов, например, концентрация этого металла раз в 700 выше, чем в воде, а в одном из видов водоросли хлореллы и того больше — почти в 4 тыс. раз. Но далеко не все морские жители были такими же рекордсменами.
Оттого-то, наверное, Г. Н. Батурин продолжал стоять за сорбцию. Он подсчитал: средняя концентрация урана и других тяжелых элементов в морских существах гораздо ниже, чем в осадочных породах земной коры. А уж в сухопутных организмах — тем более. Из чего вроде бы следовало: ни те ни другие не могли играть роль основных поставщиков радиоактивного металла черным сланцам.
Вот тут, после разговора с Батуриным, у Неручева и мелькнула своя догадка — поначалу еще неясная, расплывчатая. Сергей Германович подметил у собеседника слабое место.
Дело в том, что остатки погибших организмов отнюдь не без потерь достигают морского дна — значительная их часть окисляется по дороге и в виде минеральных соединений остается в толще воды. Мало того, разложение продолжается и на дне, и даже (правда, гораздо медленнее) в самой толще недр.
Одно было непонятно: как биологические остатки попадают на морское дно? Дело в том, что просто под действием силы тяжести, так сказать, своим ходом они туда добраться никак не могут. Почему? Ведь все так просто и естественно: сколько бы ни кружились подводные соринки, а все равно должны опуститься на дно, как оседает пыль на суше, как падают на землю легкие снежинки. Куда им еще деваться?
Увы, деваться им есть куда. И Неручев, наверное, зашел бы здесь в тупик, если бы не одно интересное исследование океанологов.
Около тридцати лет Александр Петрович Лисицын посвятил, как вы помните, изучению морской взвеси. (Средний размер частиц повсюду примерно одинаков — 11 мк (попадаются, конечно, раз в десять и крупнее и мельче). Скорость их осаждения меньше 2 см в сутки, и падением-то не назовешь, скорее, какое-то витание. Но и такими темпами все же можно пусть за 400—700 лет достигнуть глубины 3—5 км. Однако и того не произойдет — взвесь должна попросту раствориться по дороге. А если бы что и осталось, то было бы унесено за многие тысячи километров сначала поверхностными течениями, (потом .более глубокими противотечениями и наконец (оказалось бы во власти придонных течений. I И все же остатки большинства микроводорослей, когорые вроде бы должны были раствориться уже на глубине нескольких сот метров, опускались на дно, на 1-лубину 4—5 км, и притом именно в той климатической роне, где они обитали в поверхностных водах. Что им Гпомогало?
Еще в начале нашего века ученые, которые занимались исследованием планктона, заметили, что рачки зоопланктона, питающиеся биофильтрацией, выбрасывают пищевые комки, заключенные в тончайшую оболочку. Причем это не были фекалии—в них оставалась часть непереваренной пищи. Комкам дали название «пеллеты». В 30-х гг. в Англии появились первые описания пел лет, извлеченных из осадков со дна мелководного залива Клайд, близ Глазго. Комки цилиндрической формы заключали в себе главным образом почти непереваренные остатки водорослей (целые диатомеи) и немного микроскопических минеральных частичек. Это подтверждал и микроскоп, и химический анализ. Величина пеллет — от десятков микрон до нескольких миллиметров.
Такие комки, как оказалось, производят все фильтрующие животные — оболочники, рачки, моллюски. Океан заселен несметным множеством всевозможных фильтраторов. Поражает их фантастическая работоспособность. Широко известная мидия, сидя в своей бурой раковине, улавливает частички размером менее микрона. Мидии обитают на дне в шельфовых водах, где наибольший снос с суши. Колония этих моллюсков способна за сутки полностью очистить от взвеси до 1 тыс. т воды.