Выбрать главу
и нежная.  "Call it magic, Call it true, Call it magic, When I'm with you..." Закоченевшие пальцы любовно зажимали струны гитары, а голос становился все жестче.  "Want to fall, Fall so far, I wanna fall, Fall so high..." Темные глаза наблюдали за мной из-под скрещенных перед лицом рук, а губы слегка улыбались, почти неслышно повторяя про себя слова.  “And if you were to ask me After all that we’ve been through, Still believe in magic, Oh yes I do,  Of course I do!" Парень лишь качал головой в такт, то прикрывая глаза, то снова открывая их, рассматривая меня из-за пелены слез, что инеем застыла на его длинных прямых ресницах. Париж стал вмиг таким холодным, а снег колким, я была в восторге от душевной глубины великого, а в действительности - это бесконечная черная бездна застывшего безумия внутренней боли.  Он мягко улыбнулся, тыльной стороной куртки вытер влагу со щек и забрал у меня гитару.  - Ты меня не утешаешь, - улыбаясь в землю, тихо произнес он, на что я только передернула плечами, - не терплю жалость, так что это к лучшему.  - Утешение- морфий для тяжелобольного, тебе же нужно лечение, - я устремила взгляд к небу, с которого огромными хлопьями падал первый осенний снег.  - Что, по-твоему, может вылечить меня? - серьезно спросил он, начиная наигрывать новую мелодию.  - То, чем ты горишь - музыка. Но пока старое не сгорит без остатка, новому не зародиться, - мы встретились взглядами, - сожги себя дотла, - я усмехнулась, накрывая его руку, лежащую поверх гитары, - и родись заново, Чанёль. Он вздрогнул от своего имени, которое разрезало воздух, эхом отскакивая от невидимых стен. Гитара в его руках дрогнула, и он отложил ее в сторону, а я и не заметила, когда мы перешли на "ты".  "Black Black heart, Why would you offer more? Why would you make it easier on me? To satisfy I am on fire, I am burning to the core..." Голос у него и вправду был завораживающий, низкий, хриплый, нежный, ненавидящий, дрожащий и раскалывающийся на осколки. Он поднялся с лавочки, ловя раскрытыми ладонями снежинки, которые тали в линиях его судьбы. Худые и до ужаса кривые ноги, обтянутые драными джинсами, отмеряли широкими шагами аллею от лавки до фонаря. "I am godless underneath your cover..." Губы шевелились, но я больше не слышала звуков, выбирая в себя образ великого человека, такого маленького и одиноко в рамках возведенного для него пьедестала. Мое любящее сердце сжималось при виде его. Я привыкла к тому, что он всегда улыбается - неподражаемый композитор, гений, феникс.  Чанёль приблизился ко мне, протягивая свою огромную теплую ладонь.  - Это предложение руки и сердца? - я улыбнулась, хватаясь за протянутую руку, как будто бы ощущая его сердцебиение сквозь грубую кожу на пальцах. - Нет, - косой игривый взгляд, - я хотел тебя поцеловать, - он поймал мое удивление и проглотил его, - но ты не куришь. Я приглашаю к себе в студию на то, что можно будет там найти. - На ноты?  Он рассмеялся, закидывая голову и ловя языком снежинки. - На ноты с зефиром, - и он подмигнул, и я доверяла ему. Идти по безлюдной аллее с рукой в руке самого странного из виданных мной мужчин, ловить носами снежинки и напевать знакомые мелодии, греть в куртке рыжего кота и скользить по замерзшему асфальту стоптанной подошвой ботинок. Пак Чанёль щурил глаза от смеха, тряс красноволосой гривой, гоготал, запрокидывая голову к снежному небу, и грел руку в моем кармане.  В студии горел ночник, освещая инструменты, диван и электрочайник. - Так и живем, - заявил он, скидывая куртку и наливая воды. Сигарета в длинных пальцах дымилась еще со входа в подъезд.  - Сколько ты можешь выкурить в день? - Сигарет или женщин? - он лукаво улыбнулся, разрывая пачку с зефиром. Я закатила глаза.  - Если бы ты мог курить одну, ты бы бросил? - Я бы стал наркоманом, - мы схлестнулись взглядами, - что может дать мне одна женщина? - Любовь! - Чушь!- взорвался он, раздувая от возмущения ноздри, - я слишком плох для любви, - мягче добавил он, заваривая ромашковый чай с корицей, - я не смогу любить, в этом проблема, - он вздохнул, ломая зефиринку и обхватывая ее губами.  - Попробуй хотя бы, для разнообразия, - настояла я, наливая себе чай. Он снова вздохнул, смотря на меня, как будто пытаясь разглядеть каждый миллиметр кожи и проходящие под ней сосуды.  - Если бы я был планетой, то какой? - неожиданно спросил он, ставя меня в тупик своим вопросом. Я накрутила локон волос на палец и возвела глаза к потолку, перебирая в уме свои скудные знания астрологии. - Скорее звездой, - задумчиво, - звезды выглядят холодными, но на самом деле они горячие, а иногда выглядят горячими, но на самом деле холодные, они освещают путь миллионам ищущих душ в ночи, мерцают, как будто бы подмигивают, а потом они падают и сгорают дотла, исполняя чужие желания. Ты был бы звездой. В комнате повисла тишина, в которой Чанёль кусал пухлую верхнюю губу. Он скрестил пальцы, опираясь на них подбородком, и закрыл глаза, как будто бы переваривая то, что только что услышал. Под столом он постукивал ногой, словно бы в такт неведомой мелодии, а чай неспешно остывал, источая нежный аромат ромашки и зимний - корицы. - Если бы я курил одну женщину, она была бы Юпитером, - едва шевеля губами, произнес он, - с загадочной и необъятной душой, которая имела бы силы поглотить меня без остатка и подарить мне покой, - приоткрыл один глаз, щурясь как ленивый кот в солнечный день, - ты красиво играла мои песни, - еще раз напомнил он,- никогда не думал, что со стороны они звучат так... магически. - Я люблю твои песни, - тихо призналась я, вылавливая маленькой ложечкой чаинки из стакана, - когда я играю их, то чувствую чужую душу, которая проходит сквозь мои пальцы и растворяется в воздухе. Судя по всему твою душу, - он открыл оба глаза. - И как тебе моя душа? - Как расколотый китайский фарфор - вроде великолепная, а ощущения целостности нет, и через щели в ней то и дело просачивается то одна эмоция, то другая... Парень отвернулся и опять вздохнул. - Если бы я мог начать все сначала, - неуверенно произнес он, перекрещивая худые ноги, - я бы никогда не приехал в Париж. И я была с ним согласна. Если бы я могла начать все сначала, я бы избегала этого города всеми силами и воевала бы с самой судьбой, лишь бы не приехать сюда, лишь бы не знать прокуренного Парижа.  Я глянула на круглые часы в углу комнаты - шел десятый час, на улице мело так, словно бы завтра новый год, а звезд в темноте было не видать. - Пора? - проследив за моим взглядом, спросил он, и я лишь кивнула, подарив ему теплую улыбку. У порога, когда я стояла в своем пальто, он скептически окинул меня взглядом и ушел. Вернулся с длинной теплой паркой. - В своем осеннем далеко не уйдешь в такой мороз, надевай, - он протянул мне куртку и я, не став с ним спорить, залезла в теплую мягкую ткань. Чанёль прихватил ворот куртки, застегивая ее до конца. Глаза его были близко, а черные реснички подрагивали, когда он моргал. - Вот так, - улыбнулся, смотря напрямую в мою душу своими большими открытыми глазами, огня в них было не сыскать, только прохладная водная гладь, а под ней - замерзший лед чувств.  Непредсказуемый композитор в следующий миг наклонился и коротко прижался к моим губам, пах он корицей и сигаретами, от ромашки не осталось и следа, вдох и вот он уже целуется страстно, горя, обхватывая теплыми большими ладонями мое замерзшее лицо, а я лишь хватаю его чуть ниже локтя, сминая невесть откуда взявшийся свитер и поддаваясь его напору. Губы его пухлые, на них еще осталась пудра от зефира, которой он щедро делится со мной, заставляя меня сквозь поцелуй прочувствовать ненавистный мне табак, смешанный со сладким зефиром и остротой пикантной корицы. Когда он, наконец, отпрянул от моих губ, смотря шальными глазами на свои ладони, гладящие мою шею, я почувствовала себя так, будто бы мы разделили с ним целую ночь, а не один поцелуй. Парень позволил рукам упасть вдоль тела, посмотрел на меня будто бы с упреком, надел на меня шляпу, которая лежала на тумбочке. - Я не курю таких, как ты, - поправляя светлые локоны. - Почему? - невольно вырвалось у меня. - Потому что ты - Юпитер, - он ласково провел большим пальцем по щеке, и дверь за ним захлопнулась. Осенняя вьюга еще никогда не была настолько холодной, больной, грубой. А я горела изнутри, сжигая себя, сжигая свою душу и впервые в жизни хотела стать Юпитером для одинокой звезды...