Выбрать главу
й серой реальности. Я никогда не хотела знать, что происходит за дверью его студии, я никогда не интересовалась его личной жизнью и даже не помнила в каком месяце он родился. Все, что я хотела чувствовать и чем дышала - его песни, его музыка. Если музыку можно назвать алкоголем, то его произведения были самым тонким шедевром даже для изысканных сомелье, и чем больше я пила, тем больше тонула в ароматном, вязком, сладком алкоголе, пропитанном такой горечью и таким отчаяньем, что иногда мне казалось будто бы это - моя личная боль. Его песни играли на контрасте сладкой страсти и отчаянного безумия - крышесносное сочетание, ровно такое же, как и его невинная улыбка на фоне сумасшедше одиноких глаз. Каждый вечер после работы, вдыхая морозные сумерки полной грудью, промораживая легкие чьим-то сигаретным дымом, я сидела в кафе около старого заброшенного парка. - Дай угадаю, воды? - высокий смуглый паренек-официант потряс передо мной стаканом теплой воды, которую я обычно заказывала, хотя нет, скорее брала бесплатно здесь большее количество дней в году. - А если не угадал? - я высунула язык, игриво вертя головой, - пятница, балбес! - Mama mia, - он закатил глаза, пританцовывая в такт душевной мелодии, которая играла в кафе, - капучино, гранд, теперь то уж точно, - он подмигнул мне, и я послала ему воздушный поцелуй в ответ. - Слушай и запоминай, это - новая песня самого Пак Чанёля! - паренек прикрутил громкость, заполняя мои барабанные перепонки густым басом, который плавно стекал в мое сердце, млея там, растекаясь и шипя, словно пенка от того самого капучино, - хотя с кем я говорю, ты кроме Моцарта и Шопена хоть кого-то знаешь? - большой нос паренька втянул запах свежезаваренного кофе, который он с энтузиазмом разбавлял молоком. - Ничего так мелодия, - равнодушно призналась я, расплачиваясь и забирая свой напиток, - хороших выходных, помидорчик! И я выскользнула быстрее, чем паренек успеет обидеться и залиться алой краской смущения. Настроение мое было на высоте. В голове уже рождались ноты, которые, скорее всего, мой композитор использовал при написании новой песни, а пальцы почти что болезненно ныли от желания прикоснуться к гитаре, что покоилась у меня за спиной. Ноги несли меня быстрее в старый заброшенный парк, полный мокрых красных октябрьских листьев и тающего снега, который непрестанно сыпал с неба прямо на мои пшеничного цвета волосы. Внутри горели фонари, причем горели они с переменным успехом, снег, обжигаясь об их яркий свет, стыдливо млел рядышком, а я только шире улыбалась, разбрасывая ногами приклеившиеся к асфальту листья, пугая стаю нахохлившихся воробьев. Осень в Париже была по-особенному магической, и все, о чем я мечтала - это играть мелодии, которые тонкие длинные пальцы писали по ночам в своей студии. Ему достаточно было сиять на стороне, гореть, потому что горел он словно птица Феникс, а я пила лучи его расплавленного вдохновения еще издалека, просто перебирая струны совсем не новой гитары, которую купила по дешевке в ближайшем музыкальном магазине. Полуразваленная лавочка, которую я по традиции считала своей, ждала меня унылым рыжим котом и снежными полосами, украшавшими деревянную конструкцию. Я сняла с себя гитару и, почти не дыша, стащила с нее чехол, в который наглющий кот улегся ночевать. Ноты в моих руках стремительно покрывались снегом, а пальцы мерзли от сумеречного холода. Надо мной горел единственный работающий на этой аллее фонарь, зато звезд на небе было хоть отбавляй и все они стали негласными свидетелями моего романа с его музыкой. Я усмехнулась, доставая распечатки с одной из любимых песен, губы вдохнули ледяной воздух осени, опаляя легкие морозным дымом ночи, а пальцы проскользили по струнам, издавая первый звук.  Прежде, чем я знала, я уже играла эту томную, незамысловатую мелодию, напевая слова, которые душа знала наизусть, а рыжий кот мурлыкал от счастья, прижимаясь к моему черному пальто. На такого же цвета шляпу с широкими полями ложился первый осенний снег, а я как заколдованная продолжала перебирать струны, пока мелодия медленно не перелилась во что-то другое. И я продолжала, сходя с ума от этих звуков, любя каждую ноту, обожая каждый аккорд. С закрытыми глазами я любила музыку, а она, в ответ, любила меня, и продолжалось это до тех пор, пока мой охочий до фантазий мозг не выдал мне галлюцинацию в виде красивого хриплого голоса, отчетливо напевающего песню то нежно, то с горечью, а то и вовсе со страстью. Он пел так душевно, что я даже задержала дыхание, и сделала следующий вдох только тогда, когда пение прекратилось и мои закоченевшие пальцы замерли на припорошенной снегом гитаре. - Мои песни еще никто так не играл, - произнес низкий голос совсем рядом. Я вскрикнула и чуть не выронила гитару, поспешно распахивая глаза и пугая шикнувшую на меня кошку. Глаза напротив были темными и загадочными, с задорными искорками, такими же, как карамельный макиато, уши от мороза стали красными и почти сливались с выкрашенными волосами. Пухлые губы самодовольно расплылись в улыбке, нога на ногу, в кедах с дырками и джинсами в заплатках. Сигарета в руках почти затлела, и тонкие пальцы швырнули ее в урну поблизости. - Вы курите? - ошарашено спросила я первое, что пришло в голову.  - Курю, - он безразлично пожал плечами. - А я нет. И он расхохотался, гортанно, низко, засовывая попутно руки в карманы. - «А я нет», - передразнил он меня, - протягивая широкие ладони к моей гитаре, - позволите? - темная бровь взметнулась вверх. - Вы уже, кажется, сами себе позволили, - констатировала я факт, наблюдая за тем, как гитара льнула к его куртке, совсем не так, как ко мне. - Без наглости в нашем мире не проживешь, - он только хмыкнул, меняя ноги. «Heart over mind Yes I my father’s son, I live my life Just like my father’s done». Яд. Он источал яд, который тек по моим растерзанным венам. Яд от его низкого надрывного голоса, от того как его пальцы перехватывали струны, а нога в кеде подергивалась в такт аккордам, как он ловко создавал шедевр из уже существующего шедевра. Его глаза поймали мой силуэт, и с этих пор он пел только для меня, улыбаясь в перерывах между вдохами и выдохами. «But tell me why, Every time I try To tell you it’s goodbye...» «Heart over mind Yes I my father’s son, I live my life Just like my father’s done» Просто прекрати мучить мой слух, нет, не ласкать, он разрывал мои сосуды своим горьким голосом, он щекотал альвеолы моей души придыханиями и вздохами, он дергал за струны внутри моего подсознания, потому что я охотно бы отдала пяток своей за жизни за то, чтобы он никогда не переставал петь, сжимая гитару так, будто бы она - его любимая женщина. - Джо Кокер писал песни прямо для моего голоса, - он удовлетворенно опустил гитару на колени и потянулся за очередной сигаретой, поджигая ее и впиваясь губами в фильтр даже с каким-то остервенением. - Почему вы курите? - вопрос слетел с моего языка, привлекая внимание этого бомжевато выглядящего парня. - Я так целуюсь, - он отвел сигарету в сторону и улыбнулся во все тридцать два. - Выглядит, как самый жуткий поцелуй за всю мою жизнь, - я честно поморщилась, отгоняя противный запах табака из-под моего носа. Парень снова загоготал, затягиваясь с новой силой, выглядело действительно так, будто бы он получал нехилое удовольствие от этой затяжки. - Женщины так не умеют, - он усмехнулся, - их не хочешь снова и снова, одного раза достаточно. - Значит, просто вы курили не тех женщин, - я спрятала руки в карманы и краем глаза посмотрела на соседа. - Возможно, - он стряхнул пепел на землю и откинул голову на спинку скамейки, - обычно женщины курят меня, а не я их. Таков уж наш мир. Прокуренный, - он хохотнул, - а если честно, я не люблю секс, скорее музыка мне по душе. - Что насчет любви? - я приподняла бровь. - Любви не существует, по крайней мере, она мне не встречалась, - он выкинул сигарету и ласково провел по струнам гитары, - есть лишь доза - и это музыка, от любого одиночества есть доза аккордов. Пара глотков и ты пьян как свинья. Я чертов наркоман, - он оскалился, словно бы улыбаясь, а словно бы и нет. Я лишь наблюдала за ним и за его личным безумием, в то время как он то ли смеялся, то ли сходил с ума. - Мой лучший друг сегодня покончил с собой, - его голос вдруг стал серьезным, холодным и отчужденным, - он спрыгнул с офисного здания, мы вместе написали триста пятнадцать песен, - парень остановил большой палец на одной из струн и засмотрелся на одну точку на асфальте, - и я все думал сегодня, - он поднял взгляд на меня, - думал, но ничего не пришло в голову, - его брови сошлись на переносице, взгляд словно бы у безумца, - я посмотрел на количество денег у себя на книжке, - он развел руками, - и на количество счастливых дней в своем календаре, - он обхватил голову ладонями, стискивая локти вместе, - я остался совсем один, - отчаянно прошептал он, резко поднимаясь и шокировано рассматривая меня сквозь пальцы, что закрывали его лицо, - я схожу с ума,- он замотал головой в разные стороны и разрыдался, сжимая виски замерзшими пальцами. Знаете, наверное, обычный человек бы бросился утешать несчастного, обнял бы его, начал шептать всякую несусветную чушь, а я просто наблюдала.  Я любила его и наблюдала за тем, как эмоции внутри его опаленного жизнью сердца разрывают едва сведенную по швам душу.  Пальцы потянулись к гитаре, я вытащила инструмент из-под всхлипывающего парня и начала играть, впервые в жизни позволяя своему голосу быть таким громким и чистым.  Песня была легкая, теплая