- произнес низкий голос совсем рядом. Я вскрикнула и чуть не выронила гитару, поспешно распахивая глаза и пугая шикнувшую на меня кошку. Глаза напротив были темными и загадочными, с задорными искорками, такими же, как карамельный макиато, уши от мороза стали красными и почти сливались с выкрашенными волосами. Пухлые губы самодовольно расплылись в улыбке, нога на ногу, в кедах с дырками и джинсами в заплатках. Сигарета в руках почти затлела, и тонкие пальцы швырнули ее в урну поблизости. - Вы курите? - ошарашено спросила я первое, что пришло в голову. - Курю, - он безразлично пожал плечами. - А я нет. И он расхохотался, гортанно, низко, засовывая попутно руки в карманы. - «А я нет», - передразнил он меня, - протягивая широкие ладони к моей гитаре, - позволите? - темная бровь взметнулась вверх. - Вы уже, кажется, сами себе позволили, - констатировала я факт, наблюдая за тем, как гитара льнула к его куртке, совсем не так, как ко мне. - Без наглости в нашем мире не проживешь, - он только хмыкнул, меняя ноги. «Heart over mind Yes I my father’s son, I live my life Just like my father’s done». Яд. Он источал яд, который тек по моим растерзанным венам. Яд от его низкого надрывного голоса, от того как его пальцы перехватывали струны, а нога в кеде подергивалась в такт аккордам, как он ловко создавал шедевр из уже существующего шедевра. Его глаза поймали мой силуэт, и с этих пор он пел только для меня, улыбаясь в перерывах между вдохами и выдохами. «But tell me why, Every time I try To tell you it’s goodbye...» «Heart over mind Yes I my father’s son, I live my life Just like my father’s done» Просто прекрати мучить мой слух, нет, не ласкать, он разрывал мои сосуды своим горьким голосом, он щекотал альвеолы моей души придыханиями и вздохами, он дергал за струны внутри моего подсознания, потому что я охотно бы отдала пяток своей за жизни за то, чтобы он никогда не переставал петь, сжимая гитару так, будто бы она - его любимая женщина. - Джо Кокер писал песни прямо для моего голоса, - он удовлетворенно опустил гитару на колени и потянулся за очередной сигаретой, поджигая ее и впиваясь губами в фильтр даже с каким-то остервенением. - Почему вы курите? - вопрос слетел с моего языка, привлекая внимание этого бомжевато выглядящего парня. - Я так целуюсь, - он отвел сигарету в сторону и улыбнулся во все тридцать два. - Выглядит, как самый жуткий поцелуй за всю мою жизнь, - я честно поморщилась, отгоняя противный запах табака из-под моего носа. Парень снова загоготал, затягиваясь с новой силой, выглядело действительно так, будто бы он получал нехилое удовольствие от этой затяжки. - Женщины так не умеют, - он усмехнулся, - их не хочешь снова и снова, одного раза достаточно. - Значит, просто вы курили не тех женщин, - я спрятала руки в карманы и краем глаза посмотрела на соседа. - Возможно, - он стряхнул пепел на землю и откинул голову на спинку скамейки, - обычно женщины курят меня, а не я их. Таков уж наш мир. Прокуренный, - он хохотнул, - а если честно, я не люблю секс, скорее музыка мне по душе. - Что насчет любви? - я приподняла бровь. - Любви не существует, по крайней мере, она мне не встречалась, - он выкинул сигарету и ласково провел по струнам гитары, - есть лишь доза - и это музыка, от любого одиночества есть доза аккордов. Пара глотков и ты пьян как свинья. Я чертов наркоман, - он оскалился, словно бы улыбаясь, а словно бы и нет. Я лишь наблюдала за ним и за его личным безумием, в то время как он то ли смеялся, то ли сходил с ума. - Мой лучший друг сегодня покончил с собой, - его голос вдруг стал серьезным, холодным и отчужденным, - он спрыгнул с офисного здания, мы вместе написали триста пятнадцать песен, - парень остановил большой палец на одной из струн и засмотрелся на одну точку на асфальте, - и я все думал сегодня, - он поднял взгляд на меня, - думал, но ничего не пришло в голову, - его брови сошлись на переносице, взгляд словно бы у безумца, - я посмотрел на количество денег у себя на книжке, - он развел руками, - и на количество счастливых дней в своем календаре, - он обхватил голову ладонями, стискивая локти вместе, - я остался совсем один, - отчаянно прошептал он, резко поднимаясь и шокировано рассматривая меня сквозь пальцы, что закрывали его лицо, - я схожу с ума,- он замотал головой в разные стороны и разрыдался, сжимая виски замерзшими пальцами. Знаете, наверное, обычный человек бы бросился утешать несчастного, обнял бы его, начал шептать всякую несусветную чушь, а я просто наблюдала. Я любила его и наблюдала за тем, как эмоции внутри его опаленного жизнью сердца разрывают едва сведенную по швам душу. Пальцы потянулись к гитаре, я вытащила инструмент из-под всхлипывающего парня и начала играть, впервые в жизни позволяя своему голосу быть таким громким и чистым. Песня была легкая, теплая и нежная. "Call it magic, Call it true, Call it magic, When I'm with you..." Закоченевшие пальцы любовно зажимали струны гитары, а голос становился все жестче. "Want to fall, Fall so far, I wanna fall, Fall so high..." Темные глаза наблюдали за мной из-под скрещенных перед лицом рук, а губы слегка улыбались, почти неслышно повторяя про себя слова. “And if you were to ask me After all that we’ve been through, Still believe in magic, Oh yes I do, Of course I do!" Парень лишь качал головой в такт, то прикрывая глаза, то снова открывая их, рассматривая меня из-за пелены слез, что инеем застыла на его длинных прямых ресницах. Париж стал вмиг таким холодным, а снег колким, я была в восторге от душевной глубины великого, а в действительности - это бесконечная черная бездна застывшего безумия внутренней боли. Он мягко улыбнулся, тыльной стороной куртки вытер влагу со щек и забрал у меня гитару. - Ты меня не утешаешь, - улыбаясь в землю, тихо произнес он, на что я только передернула плечами, - не терплю жалость, так что это к лучшему. - Утешение- морфий для тяжелобольного, тебе же нужно лечение, - я устремила взгляд к небу, с которого огромными хлопьями падал первый осенний снег. - Что, по-твоему, может вылечить меня? - серьезно спросил он, начиная наигрывать новую мелодию. - То, чем ты горишь - музыка. Но пока старое не сгорит без остатка, новому не зародиться, - мы встретились взглядами, - сожги себя дотла, - я усмехнулась, накрывая его руку, лежащую поверх гитары, - и родись заново, Чанёль. Он вздрогнул от своего имени, которое разрезало воздух, эхом отскакивая от невидимых стен. Гитара в его руках дрогнула, и он отложил ее в сторону, а я и не заметила, когда мы перешли на "ты". "Black Black heart, Why would you offer more? Why would you make it easier on me? To satisfy I am on fire, I am burning to the core..." Голос у него и вправду был завораживающий, низкий, хриплый, нежный, ненавидящий, дрожащий и раскалывающийся на осколки. Он поднялся с лавочки, ловя раскрытыми ладонями снежинки, которые тали в линиях его судьбы. Худые и до ужаса кривые ноги, обтянутые драными джинсами, отмеряли широкими шагами аллею от лавки до фонаря. "I am godless underneath your cover..." Губы шевелились, но я больше не слышала звуков, выбирая в себя образ великого человека, такого маленького и одиноко в рамках возведенного для него пьедестала. Мое любящее сердце сжималось при виде его. Я привыкла к тому, что он всегда улыбается - неподражаемый композитор, гений, феникс. Чанёль приблизился ко мне, протягивая свою огромную теплую ладонь. - Это предложение руки и сердца? - я улыбнулась, хватаясь за протянутую руку, как будто бы ощущая его сердцебиение сквозь грубую кожу на пальцах. - Нет, - косой игривый взгляд, - я хотел тебя поцеловать, - он поймал мое удивление и проглотил его, - но ты не куришь. Я приглашаю к себе в студию на то, что можно будет там найти. - На ноты? Он рассмеялся, закидывая голову и ловя языком снежинки. - На ноты с зефиром, - и он подмигнул, и я доверяла ему. Идти по безлюдной аллее с рукой в руке самого странного из виданных мной мужчин, ловить носами снежинки и напевать знакомые мелодии, греть в куртке рыжего кота и скользить по замерзшему асфальту стоптанной подошвой ботинок. Пак Чанёль щурил глаза от смеха, тряс красноволосой гривой, гоготал, запрокидывая голову к снежному небу, и грел руку в моем кармане. В студии горел ночник, освещая инструменты, диван и электрочайник. - Так и живем, - заявил он, скидывая куртку и наливая воды. Сигарета в длинных пальцах дымилась еще со входа в подъезд. - Сколько ты можешь выкурить в день? - Сигарет или женщин? - он лукаво улыбнулся, разрывая пачку с зефиром. Я закатила глаза. - Если бы ты мог курить одну, ты бы бросил? - Я бы стал наркоманом, - мы схлестнулись взглядами, - что может дать мне одна женщина? - Любовь! - Чушь!- взорвался он, раздувая от возмущения ноздри, - я слишком плох для любви, - мягче добавил он, заваривая ромашковый чай с корицей, - я не смогу любить, в этом проблема, - он вздохнул, ломая зефиринку и обхватывая ее губами. - Попробуй хотя бы, для разнообразия, - настояла я, наливая себе чай. Он снова вздохнул, смотря на меня, как будто пытаясь разглядеть каждый миллиметр кожи и проходящие под ней сосуды. - Если бы я был планетой, то какой? - неожиданно спросил он, ставя меня в тупик своим вопросом. Я накрутила локон волос на палец и возвела глаза к потолку, перебирая в уме свои скудные знания астрологии. - Скорее звездой, - задумчиво, - звезды выглядят холодными, но на самом деле они горячие, а иногда выглядят горячими, но на самом деле холодные, они освещают путь миллионам ищущих душ в ночи, мерцают, как будто бы подмигивают, а потом они падают и сгорают дотла, исполняя чужие желания. Ты был бы звездой. В комнате повисла тишина, в которой Чанёль кусал пухлую верхнюю губу. Он скрестил пальцы, о