– В город, где много богатств, – ответил я.
– Зачем? – спросил старик.
– За богатствами, – ответил я.
– За богатствами? – удивленно переспросил старик. И я, без всяких колебаний, громко подтвердил:
– Вот именно!
Тут старик поднял взгляд к подземному небу, сколько-то минут поразмышлял, а потом сказал:
– Жаль, что вас убьют Волосатые великаны, когда вы подниметесь на их утес.
Услышавши такое сожаление и когда старик умолк, я спросил его, нет ли впереди какого-нибудь иного пути. Но он ответил, что под землей есть только один-единственный путь. Некоторых из нас очень испугал ответ старика, и они сразу же захотели вернуться домой, или назад. Но старик поспешил им объяснить, что под землей, если уж человек туда попал, можно идти только вперед. А после нашего молчания – потому что все мы, как один, молчали, пока он снова не заговорил, – старик спросил, знаем ли мы его. На что я уважительно ответил ему:
– К сожалению, нет. Поскольку первый раз попаяй под землю.
А старик объявил нам, что каждый проходимец мимо него должен внести ему пограничную плату, прежде чем он будет допущен к дальнейшему путешествию. Я спросил у старика, сколько нужно заплатить, и он ответил, что по десять тысяч каури (около трех пенсов) за каждого человека, или поголовно. Я дал ему семь трехпенсовых монет из денег, пожалованных нам королем Ифе и Богом грома. Эти семь монет оплатили нас всех. После нашей расплаты за дальнейшее путешествие старик встал…
…Он встал, словно живой скелет, и благословил в путь каждого из нас, или открыл перед нами дорогу вперед. Но теперь идти нам помешала ночь. Поэтому мы легли спать – под деревом на придорожном холме, – а утром, как можно раньше, отправились наконец в путь.
К двенадцати часам дня, или после многих миль поспешного путешествия, нам захотелось есть. И мы остановились возле одного из манговых деревьев, которые росли вдоль дороги. Остановились и подождали, не появится ли хозяин деревьев – чтобы попросить у него несколько плодов нам на прокорм, – а когда он не появился, один из нас, по имени Айаса, залез на дерево. Он залез на дерево, и он сбрасывал нам вниз плоды, и мы с жадностью их ели, а он ел прямо на дереве, как вдруг…
…Вдруг ярдах в пятидесяти от нас появился громадный и устрашающий человек, да не один, а с женой. Мы, конечно, сразу же перестали есть и внимательно следили, как страшная семейная пара приближается к нам, и, когда до них оставалось ярдов тридцать пять, поняли, что это великаны, великан-муж и его великанша-жена. Никакой одежды на них не было, а только густые волосы – шерстистые, словно у кошки, но с пятнами, вроде леопардовых. Это на теле. А головы и ноги поросли у них волосами, наподобие щеток: длинными, жесткими и от которых головы казались еще больше, чем были, а ноги – будто в волосяных башмаках. На ладонях у них волос не было, зато рты, когда они закрыты, исчезали под волосами, словно их нету вовсе. Но глаза виднелись всегда – в виде пронзительно-зрячих, или глазных, великанских яблок.
Из огромных ноздрей у них тоже торчали длинные волосы. А когда они открывали рты, то было видно, что зубы у них около двух дюймов длины и по полдюйма в ширину. Муж-великан, ростом до двенадцати футов, если он стоял прямо, был могучий, проворный и ловкий, а по характеру и муж и жена всегда ярились от великой злобы. Но глазные яблоки у великанши-жены были раза в четыре ярче, больше и опасней, чем у мужа, а груди свешивались до самой земли.
В правой руке Волосатый великан держал толстую каменную дубину – такую тяжелую, что для переноски он взваливал ее на плечо. Великанша-жена несла в левой руке убитую антилопу, а в правой – полупридушенного коршуна-стервятника. И едва Волосатые великаны нас увидели, муж угрожающе поднял свою дубину высоко над головой.
Он поднял свою дубину высоко над головой и, когда нас разделяло ярдов около двадцати, оглушительно заорал:
– Кто вы такие? Ну-ка, скажите мне, кто вы такие, чтобы есть мои плоды?! Стойте, где стоите, и примите смерть стоя – или удирайте, и она настигнет вас на бегу! Выбирайте любую, потому что я – ваша смерть, и вы обязательно попадете сегодня в мой обеденный котел!
Едва услышавши такие слова и когда Волосатые великаны проворно двинулись к нам, готовые нас убить, мы без всяких раздумий подхватили наши путевые припасы и пустились бежать. Но Айаса, по несчастью, не успел спуститься с дерева – он дрожал от страха на одной из самых верхних ветвей, – и Волосатый великан швырнул в него каменную дубину, а когда увидел, что не попал и дубина повисла среди ветвей, полез на дерево сам: он лез проворно, ловко и мощно, чтобы убить Айасу как можно скорей.
Айасе некуда было деваться, и он поспешно перепрыгнул на соседнее дерево. Но Волосатый великан яростно тряс ветки в поисках своей дубины для убийства Айасы и явно собирался, как только найдет дубину, тоже перепрыгнуть вслед за ним на соседнее дерево, а Волосатая великанша кружила внизу под деревом, чтобы Айаса не мог спуститься, и тот вдруг спрыгнул – от ужаса – с вершины дерева далеко в сторону и пустился наутек во всю свою мочь.
Великан же тем временем отыскал наконец свою дубину и ринулся с женой вслед за Айасой, но тот уже догнал нас, и мы помчались все вместе быстрее любого ветра и вскоре скрылись у великанов из глаз. А через несколько минут подбежали к холму с плоской вершиной, на которой дорога круто сворачивала в сторону. И вот, с трудом дыша от усталости, мы начали карабкаться по дороге на холм. Нам было очень тяжело – от усталости и одышки, – но часам к шести вечера мы все же поднялись на вершину холма. А поскольку смертельно устали еще до подъема и вокруг нас уже смеркалась вечерняя темнота, то принялись искать укромное место, чтобы поскорее спрятаться от Волосатых великанов. На вершине холма стояло множество глинобитных домов – полуразвалившихся, или разруиненных, с древних и безлюдных времен. Поэтому, как вскоре обнаружилось, там было трудно найти укромное место. Крыши у домов почти везде провалились внутрь, стены покосились, а некоторые и вовсе были до основания размыты дождями. Значит, местные обитатели давно ушли или умерли. Все, кроме домашних животных, вроде коз, баранов или овец, да ручной птицы, наподобие кур.
Ну а нам надо было спрятаться как можно скорей. И мы, не мешкая, вбежали в один из домов. Мы вбежали, чтобы спрятаться, а домашние птицы, которые сидели на внутренних балках под уцелевшей крышей, подняли оглушительный кудахчущий шум.
И мы, не мешкая, снова выскочили наружу, потому что Волосатые великаны сразу же заподозрили бы нас в этом доме. И попытались притаиться в соседнем, но и там несколько устроившихся на ночь птиц принялись выдавать нас громким кудахтаньем. Делать нечего – мы перебежали в третий дом и, поскольку он стоял без крыши, залезли на верхние балки, которые еще сохранились. Залезть-то мы залезли и уже стали поглядывать сверху, не показались ли поблизости Волосатые великаны, да ветхие от старости балки внезапно рухнули вместе со стенами, так что многие из нас были ранены, причем кое-кто – серьезно, или тяжело. Они даже потеряли сознание, прежде чем мы успели вытащить их из-под рухнувших стен.
Вот вытащили мы тяжело раненных – а их было двое, – и я торопливо сорвал несколько длинных банановых листьев, чтобы забинтовать им раны. Потом отрезал несколько гибких веток от близстоящих деревьев и для прочности сплел их в несколько раз – для устройства носилок. А потом, с помощью остальных раненых – потому что ранены-то были все, – быстро перетащил тяжело раненных в соседний дом. Но дом этот оказался не такой разруиненный, как другие. Я сразу приметил там кувшины для воды, миски, кастрюли, обеденный котел, огромную ступу с пестом и посредине дома – громадный очаг, в котором кое-как полыхал огонь. Там, правда, не только огонь полыхал кое-как – там все стояло или валялось кое-как, а значит, жили не очень-то нормальные обитатели.
Так или эдак, но, поскольку нам некогда было думать про обитателей, или хозяев, мы безоглядно вступили в одну из четырех комнат этого дома. И положили двух тяжело раненных слева от входа, а сами легли справа, в углу, такие усталые, что сразу же и заснули, оставивши все наши дорожные припасы вместе с моим ружьем прямо перед входом. Нам ведь было неведомо, что ужасные Волосатые великаны жили в облюбованном нами доме и собирались вернуться туда к вечеру для ночного отдыха, или сна. (В этом разруиненном от безлюдья городе только они одни и жили.)