Пришлось подавить протяжный вздох.
— Ты прав, Тенери, я так с-с-сказал, — «и сам, по-видимому, вырыл себе могилу», — но тебя не с-с-смущает, что мы оба мужчины?
«И разных видов», — не решился произнести я вслух. Я надеялся, что, озвучив столь очевидный факт, мне удастся вселить в птенца сомнение.
— Нет, — твердо прозвучало из другого конца пещеры. — А тебя?
— Нет, — не решился я врать и рыть себе следующее место упокоения. — Прос-сто мне казалос-сь, что для тес-сных отношений тебе больше подойдет милая птичка, — «нежели Наг».
Даже со своего места я смог различить в густом сумраке, как Тенери подернул плечами. Я уже порядком успел изучить эту реакцию — она говорила, что сказанное мной птенчика заботит мало, если вообще интересует.
— Ависов здесь нет. А мы есть. И если я тебе не неприятен, — в голосе чувствовалась изрядная доля напряжения, он не смог произнести «нравлюсь», — то почему нет? Ведь мы еще долго будем вместе? То есть, я хотел сказать, будем здесь вдвоем.
Вопрос звучал двусмысленно. Для меня. И ответа я не знал, но прекрасно понял, о чем именно говорит Тенери. Похоже, он решил, что если мы вдвоем задержимся на незнакомых берегах, то нам вполне достаточно друг друга, чтобы справиться с некоторыми особенностями во всех смыслах неудобной ситуации.
— Да, мы пробудем здес-сь некоторое время, — прозвучал уклончивый ответ. — Мы не можем вернутьс-ся, а к путешес-с-ствию мы пока не готовы.
— Ты говорил, что путь домой закрыт, — печально выдохнул Тенери.
Повисла гнетущая тишина.
Я словно кожей чувствовал, как птах хочет спросить о многом, как вопросы вертятся на языке. Я уже столько раз избегал прямых ответов, уходил от этих разговоров, не находя в себе силы врать и, тем самым, лично копать и так бездонную пропасть между мной и Тенери.
— Так ты не против моего предложения? — неожиданно спросил он, словно и не было этой, давящей пустотой и болью паузы.
Всеми конечностями за, - хотел бы ответить я, но… что мне сказать, чтобы ты оставил эти мысли? И оставишь ли ты их по моему желанию или найдешь другой способ получить желаемое? Упрямство — одна из твоих ярких черт, любимый.
Комментарий к Перышко двадцатое
мало времени для более долгого текста.
========== Перышко двадцать первое ==========
— Не против, — после некоторых раздумий, ответил я. Представить себе не мог, что стоит ожидать подобных сложностей.
— Но у меня ес-сть ус-словие.
— Какое? — спросил Тенери, не сумев подавить откровенное любопытство, смешанное с настороженностью.
— Мы могли бы попробовать… ес-сли ты с-с-согласишься сделать это так же, как и вчера вечером.
Хруст можжевельника дал понять, что Авис изменил положение. Он сел на согнутых коленях, уставившись в мой угол и стараясь разглядеть мое лицо, скрытое густой тенью надежней, нежели непроницаемым занавесом.
Тенери закусил губу. Я медленно сглотнул.
— Я не совсем понял.
Улыбка тронула губы. Возможно, мне все уже удастся сладить с тобой.
— Получать удовольс-ствие будешь ты. Я нас-слажус-сь тем, что ты позволишь мне наблюдать, — «и дарить его тебе».
— Но почему? Я знаю, что опыта у меня нет, но если бы ты рассказал мне, — голос дрогнул, — я бы справился.
— Тенери, ты с-сделал с-с-свое предложение, и я принял его с-с одним лишь ус-словием.
Дипломатия не была мне чужда. Раньше мне неплохо удавалось затыкать за пояс самых языкатых оппонентов, и Нагов, и Ависов…
В голову пришла неожиданная, но вполне логичная мысль. Птенчику удавалось прогибать мою линию поведения именно потому, что я заранее был готов сдаться. Желал уступить, зная, что эту партию мне все равно не выиграть.
Рассказать правду и оставить Тенери себе — невозможно.
Авис погрузился в раздумья. Эмоции на его лице сменялись шустрыми галками: не успевала одна занять свое место, как на на нем уже гнездилась другая.
— Хорошо, — неспешно проговорил он после некоторых раздумий. Лицо его было серьезно, словно мы обсуждали условия сделки, а не довольно пикантный вопрос.
Тенери снова волновался, но я не хотел торопить его. Я был бы даже рад, подумай он хорошенько и откажись от собственного намерения. Наконец он поднялся и на нетвердых ногах стал продвигаться ко мне, пытаясь не упасть в темноте.
— Осторожно, — предупредил я, когда он чуть не наступил на самый кончик моего хвоста. Авис пошатнулся, неуклюже захлопал крыльями… и не сумел удержать равновесие.
— Спасибо, — поблагодарил он, оказавшись в моих руках — я не мог позволить птенчику пораниться по неосторожности, подхватив его на руки раньше, чем он успел бы навредить себе.
Наше дыхание смешалось. Я осторожно скользнул в сторону, позволяя ему встать на ноги, но не отдалился слишком далеко, оставаясь напротив. В пещере стало прохладно. По оголенной коже скользнули мурашки. Я, кажется, мог различить заполошное биение его сердца.
— Ты позволишь мне?
Легкий кивок сказал мне, что птенчик прекрасно все понимает, хотя и не знает, чего ожидать. Тяжелое кольцо, державшее птичку в ловушке, двинулось по кругу. Я осторожно обогнул сложенные крылья, оказываясь у Тенери за спиной.
— Опустись на колени, — шепнул я, и перышки на изгибе чуть дрогнули.
Авис послушно встал на колени, примостившись ягодицами на пятки. Я опустился позади. Бережными движениями развел крылья в стороны, так, чтобы оказаться вплотную к птенчику. Длинные бороздки щекотали мои бедра.
— Я уберу это, — озвучил я свое движение, чтобы не напугать парня, и сдвинул в сторону набедренную повязку. Чтобы сделать это, мне потребовалось обхватить тонкую талию, неплотно прильнуть к спине, выдохнуть в чужой затылок.
Тенери дрожал.
— Тебе холодно?
— Нет, — шепотом.
— Страшно?
— Немного, — признался он. Но в голосе не было ужаса, Тенери всего лишь страшился неизвестности и новизны ощущений.
— Ты можешь остановить меня в любой момент.
Молчание.
Мои пальцы легко разделались с узлом, повязанным на бедре, и ненужная тряпица была небрежно отброшена в сторону.
Его горячая кожа притягивала своей гладкостью. Не такой твердой и безжизненной, как змеиная, облаченная в хитиновую защиту. Кожа птенчика была горячая и приятно льнула к моим пальцам.
Я позволил себе коснуться узкой юношеской груди, огладить еще проступающие ребрышки. Впалый живот вздрогнул под моими касаниями, но я не был груб или настойчив, только разрешил себе немного изучить запретный плод, за которым раньше смел наблюдать только глазом. Палец скользнул в ямку пупка, крылья вздрогнули. Я снова поднялся выше к груди, почти случайно задев нежный сосок.
На мгновенье мы оба перестали дышать.
Он находился в полной моей власти, и это чувство пьянило лучше всяких ядов. Язык сам выскользнул изо рта, потянувшись к пахнущему акацией затылку. Стоило мне коснуться Тенери, как он дернулся, но не проронил ни звука, кроме слабого отблеска подавленного стиснутыми губами вздоха.
Влажная длинная полоска оставалась там, где мой язык проходил по коже. Гибкий и голодный, он наслаждался солью и бархатом, позволил себе забраться до самого основания головы. Грудь Ависа в моих руках наполнилась воздухом и замерла, а затем медленно расслабилась, выдыхая.