Когда-то я понял, что девушки, надевая лифчик, надевают на себя маску ханжества и каких-то правил. Именно поэтому я еще в юности решил, что стал бабником по одной причине: я стал им от «технической» необходимости! Ведь только после того, как все происходило, девушки становились сами собой, и с ними можно было разговаривать, спрашивая о чем угодно.
А до этого был торг, размышления, как себя повести, дать-не дать...
Потребность видеть человека в общении настоящим у меня была всегда. Я никогда не любил «штукатурку», макияж, я хотел знать, а как оно на самом деле. И, к этому прорываясь, я вынужден был трахаться. Не трахнешься — вообще не поговоришь по-человечески.
Видите ли
На очень многие простейшие вопросы я не могу конкретно и внятно ответить. Я начинаю со слов «видите ли»...
Например, на вопрос, сколько у меня детей, я отвечаю:
— Видите ли...
И после этого объясняю, что на самом деле у меня трое детей, но у моей второй жены был сын от первого брака. Поэтому, если считать и его тоже, то тогда, наверно, у меня четверо детей.
Сколько у меня на даче этажей?
— Видите ли...
Дело в том, что количество этажей зависит оттого, что считать этажом... Моя дача потрясает абсолютно всех. Недавно, к своему удовольствию, я услышал мнение авторитетного для меня человека, который сказал, что моя дача — лучшая из всех, которые он видел. Не самая роскошная, не самая большая, и даже не самая оригинальная. Она, по его словам, самая человечная, самая естественная, и она самым лучшим образом соответствует характеру своего хозяина. А потом этот человек вдруг спрашивает:
— А кто проектировал вашу дачу?
И я, конечно, отвечаю:
— Видите ли...
Потому что проектировала дачу... жизнь.
Строил я этот дом двадцать пять лет. Начал с покупки в деревне небольшой избушки площадью 16 квадратных метров, которая так и сохранена в виде одной из комнат теперешнего дома. Потом из года в год что-то пристраивал, переделывал, наращивал, руководствуясь при этом принципом гениального архитектора Райта, который говорил, что дом — это функциональное создание, и развиваться он должен так же естественно, как потребности человека. Меня этот принцип восхитил еще в Тбилиси, где я увидел, что в подвале дома, который построен на крутом берегу реки, может быть не только окно, но и балкон.
И так мне приходилось отвечать на все элементарные вопросы, в том числе и на вопросы налоговой инспекции о зарплате:
— Видите ли...
Видите ли, очень трудно понять, за счет чего я живу, сколько я зарабатываю...
Да и нет
Я всегда писал безграмотно, и никто не мог мне помочь. Потому что у меня такая конституция сознания — если говорили, что в каких-то случаях нужно писать через «а», а в каких-то через «о», то для меня это были пустые звуки. Даже в самых простых вещах, когда, например, нужно было запомнить, как зовут девушку — Лида или Люда... Я решал: эту девушку зовут Лида, как город. А другую девушку зовут Люда, не как город... И все равно Люду называл Лидой.
По этому поводу я однажды прочитал у Замятина развеселившее меня замечание: мол, в условиях социализма приставка утратила смысл, потому что на белорусско-украинской границе с одной стороны плаката было написано:
«Хай живе товарищ Сталин!»
А с другой:
«Нехай живе товарищ Сталин!»
А означало это одно и тоже.
Потом я развил эту тему до абсурда: в нашей стране все ТАК, потому что, например, чаще всего употребляемое ругательство «на хер мне это нужно» означает то же самое, что и «ни на хер мне это не нужно». То есть, слова «да» или «нет» в условиях абсолютного нашего пофегизма не играют никакой роли.
Я всегда легко запоминал то, в чем есть какая-то логика. Вот поэтому до сих пор помню математические формулы и теоремы, и они отскакивают у меня от зубов. И это притом, что учился я, как говорится, на круглые двойки. Еще у меня отличная память на стихи, оттого что в них есть ритм и чувства.
А вот правила... На экзамен в ГАИ я пошел по большому блату. Мне выдали билет, в котором было десять вопросов. На все вопросы я самым добросовестным образом ответил, ведь до того тщательно проработал сборник ПДД. Реакция же офицера была запредельной: