о
целое созвездие писателен и поэтов, составивших гордость русской литературы, и всего-то за четверть века — с 1804 по 1830 год. Алексей Федорович Мерзляков впервые в Московском университете читал курс русской литературы, ввел в курс критический разбор лучших
образцов российской поэзии и прозы.
Но Мерзляков прекрасно знал и античность. Еще будучи студентом, он прилежно изучал латынь и греческий язык, а позже одним из
218
первых начал знакомить читающую Россию с поэтами древнего мира: Гомером, Сафо, Феокритом, Горацием, Овидием, Тибуллом, Пропер- цием, Вергилием, Еврипидом, Пиндаром… Из новых языков он особенно любил итальянский, переводил Торквато Тассо, Данте Алигье- ри. Интерес к античной литературе Мерзляков усердно прививал и своим студентам. Как писал Монтескье: «Новые сочинения написаны для читателей, античные — для писателей». Но выше всего профессор ценил поэзию Священного писания, где все совершенно и прекрасно.
Нужно отдать должное и красноречию профессора. Обычно он говаривал: «Действительная сила красноречия заключается единственно в собственном непоколебимом убеждении того, в чем других убедить желаешь». Вот некоторые его высказывания, опубликованные на страницах «Вестника Европы».
О языке: «Слово — бессмертное знамение величия народного, главная сила ума, орган наук, орудие поучения и нравов, порядка и устройства гражданского, проповедования истины, света и Бога».
О природе: «Сколь бы далеко ни увлечены мы были вихрем страстей и нужд, чувствуем, что простота есть что-то родное наше: на поля и на леса смотрим, как на колыбель, в которой покоилась невинность нашего младенчества».
О критике: «Уважим самих себя, уважим науку и талант стихотворца из любви к самим себе и очистим чрез то собственные наши удовольствия».
О русской песне: «О, каких сокровищ мы себя лишаем! Собирая древности чуждые, не хотим заняться теми памятниками, которые оставили знаменитые предки наши. В русских песнях мы бы увидели русские нравы и чувства, русскую правду, русскую доблесть. В них бы полюбили себя снова и не постыдились так называемого первобытного своего варварства. Но песни наши время от времени теряются, смешиваются, искажаются и, наконец, совсем уступят блестящим безделкам иноземных трубадуров. Неужели не увидим ничего более подобного несравненной песне Игоря?»
Прошло время. Заслуженный профессор и не заметил, как у него на глазах в русскую литературу пришло новое поколение. Он его уже искренне не понимал. Прочитав «Кавказского пленника», он, рассказывают, заплакал, а признать не признал. Старовер-теоретик отстаивал «правила, оправданные веками и принятые у всех народов», а
219
юные поэты не признавали их, стремясь к свободе и разрушая строгие классические нормы. Влюбленный в оды Ломоносова и Державина, в трагедии Сумарокова, в «Россиаду» своего попечителя Хераскова, перед которым он благоговел всю жизнь, Мерзляков не мог принять новый дух русской поэзии и выступал против Пушкина и Баратынского. Это дало повод Кюхельбекеру написать: «Мерзляков,
4J и
некогда довольно счастливый лирик, изрядныи переводчик древних,
и и и
знаток языков русского и славянского…но отставший, по крайней мере, на двадцать лет от общего хода ума человеческого и посему враг
U
всех нововведении».
В жизни Мерзлякова наступила полоса заката. На небосклоне всходило солнце русской поэзии — Пушкин. Мудрено ли, что его неожиданный свет ослепил глаза пожилого человека. Но Мерзляков был беззаветно предан русской литературе, служил ей верой и правдой, и надо ли удивляться, что она превзошла все его ожидания.
«ОДИН ЛЮБОВИ ВЗГЛЯД…»
Алексей Федорович часто гостил в подмосковном имении Вельяминовых-Зерновых, селе Жодочи. Это был, пожалуй, самый счастливый период в жизни профессора. Популярность его росла. Его песни и романсы пели в Москве и Петербурге. В домашнем театре Ф. Ф. Ко- кошкина ставили сцены из древних трагедий в переводе Мерзлякова. Князь Б. В. Голицын пригласил его читать публичные лекции в своем доме на Старой Басманной и предоставил ему большой прекрасный зал. Весь Великий пост по средам и пятницам съезжались сюда любители русской словесности, московская знать. Чтения посещали и литераторы: Н. М. Карамзин, И. И. Дмитриев, Ю. А. Неле- динский-Мелецкий, князь И. М. Долгорукий, А. А. Прокопович-Ан- тонский. Алексей Федорович изъяснял правила поэзии и русского слога, читал теорию красноречия, разбирал критически образцовые творения российских и античных писателей. Лекции имели огромный успех.