На помощь не придет!
Ни роду нет, ни племени
В чужой мне стороне;
Не ластится любезная
Подруженька ко мне!
Не плачется от радости
Старик, глядя на нас;
Не выотся вкруг малюточки,
Тихохонько резвясь!
Возьмите же все золото,
Все почести назад,
Мне родину, мне милую,
Мне милой дайте взгляд!
О, как будет не хватать поэту этого взгляда до конца его дней! Гости были потрясены импровизацией. Подкупала чистосердечная искренность поэта, его незащищенность. Всем было известно, без какой милой горько молодцу. Но кто мог знать тогда, что у них на глазах родилась бессмертная песня, которая сохранит на века имя той, чей пленительный образ вызвал к жизни поэтический экспромт.
223
Постепенно Мерзляков перестанет бывать в любезной его сердцу семье. Затем начнется нашествие французов. Вельяминова-Зерновы уедут в свое орловское имение. Мерзляков проводит их и больше уже никогда не появится в Жодочах, сколько его потом ни приглашали.
Вернутся Вельяминовы-Зерновы в Подмосковье только в 1815 году. К этому времени Анисья Федоровна выйдет замуж, а Алексей Федорович женится на сестре друга — Любови Васильевне Смирновой. Но даже в стихотворении, обращенном к ней, у него невольно вырвется воспоминание о далеком невозвратном взгляде.
Навек, навек простите!
Узнал обман — и рад!
Ах, чем вы замените
Один любови взгляд?
А песни, созданные им в пору любви, будут распеваться по всей России. И в каждой из них — печаль-тоска и непреодолимые преграды на пути к счастью, к любимой или любимому. Самой знаменитой станет песня «Среди долины ровныя…» Ее будут петь декабристы в Петропавловской крепости, живописца она натолкнет на мысль создать картину, а драматург вложит эту песню в уста одного из героев — Кулигина, — с нее, как вы помните, начинается первое действие драмы А. Н. Островского «Гроза». Да разве одна эта песня обрела крылья? А «Чернобровый, черноглазый…»? А «Не липочка кудрявая»? А «Что мне делать в тяжкой участи моей»?
Когда в опере А. Ф. Малиновского «Старинные святки» любимица публики Елизавета Сандунова, еще при жизни поэта, певала его песню «Я не думала ни о чем в свете тужить», залы взрывались от рукоплесканий, и у многих слушательниц глаза были полны слез.
Сердце любит, не спросясь меня самой!
Вы уймитесь, злые люди, говорить!
Не уйметесь — научите не любить!
«Весьма понятно, — писал критик Н. И. Надеждин, — почему песни Мерзлякова перешли немедленно в уста народные: они возвратились к своему народу».
Надеялся ли поэт на долгий век своих песен, сказать трудно. Кажется, что нет. Когда в конце жизни он решился издать свои ро-
224
мансы, то оказалось, что их у него нет — часть позабыл, иные растерял. И тогда ему пришлось обращаться к знакомым: «Вы некогда проговаривали мне, что у вас есть некоторые вздоры мои, писанные во время моих мечтаний и той сладостной жизни, или не жизни, о которой жалеем и в которой не можем дать себе отчета, как во сне».
После разрыва с милым ему семейством Вельяминовых-Зерновых Алексей Федорович избегал прежнего светского общества и находил прибежище среди артистов, композиторов, профессоров. И как вспоминает А. М. Дмитриев, «…вечера их оканчивались веселым ужином. Шампанское сменялось пуншем, и этот-то образ жизни решительно отдалил совестливого Мерзлякова от прежних знакомств его».
Алексей Федорович тихо спивался. В его университетских лекциях уже не было блеска и вдохновения, он часто на них опаздывал, а то и вовсе не приходил. В последние годы жизни его одолевали болезни. 26 июня 1830 года праздновались торжества по случаю семидесятипятилетней годовщины Московского университета. Больной и слабый профессор последний раз взошел на кафедру и прочитал свое стихотворение «Юбилей». Ровно через месяц его не стало. Вот некролог, написанный поэтом И. И. Дмитриевым и опубликованный в «Москвитянине»: «Мы лишились Мерзлякова. Я был на его погребении в Сокольниках. Прекрасное утро; сельские виды; повсюду зелень; скромный домик, откуда несли его в церковь; присутствие двух архиереев, трех кавалеров со звездами (из низ два были: Кудрявцев и Бантыш-Каменский; один товарищ покойника в студентах, другой ученик его) и подле гроба на подушке один только крестик Владимира: все как-то сказывало, что погребают поэта».
Похоронен Мерзляков на Ваганьковском. И если тебе, любезный читатель, случится быть на этом кладбище, то, проведав могилы Сергея Есенина, Владимира Высоцкого, заодно найди на втором участке кладбища под № 71 могилу и поклонись праху русского поэта Алексея Мерзлякова. Подумать только, из какого далека, сквозь какие чащобы неупорядоченного языка добирался он к нам в своих стихах — и дошел!