149
борьба за спасение (испытатель, имея свой опыт, сам, с помощью старших испытателей, придумывает средства спасения в случае отказа испытуемого объекта). И попытка предварительной оценки всего снаряжения летчика и кресла, для тех, кому они когда-нибудь, может быть, понадобятся.
Наши летчики, проводившие эту работу, смотрели на меня сочувственно-непонимающе. У нас разные психологии: летчик верит самолету и боится парашюта. Применяет его, как правило, в исключительных случаях.
Я еще в ДОСААФ, когда взлетали на ПО-2, был всегда начеку до высоты 200 м (на этой высоте спортивный парашют тех времен мог не помочь). Как только набирали высоту больше 200 метров, наступало относительное спокойствие: случись что-нибудь — я выскочу, при мне парашют.
Завтра эксперимент. Опять бессонная ночь… Встаем рано, в три часа. На рассвете взлет.
Мой доктор Петя спит рядом со мной. До зависти сопит во сне.
Встаем. Доктор проверяет мой пульс, давление, температуру. Наклеивает на разные части моего тела датчики. Они будут записывать состояние организма в момент выстрела, при снижении на парашюте и после приземления.
Рассвет.
К домику, где мы расположились, подъезжает санитарная машина. В нее меня заботливо усаживают. Осматриваюсь: носилки, лубки (на случай переломов чего-нибудь), доска, если повредишь позвоночник…
— Чего вы посадили меня в это похоронное бюро?
— Извини, Олег, другой машины нет.
— Тогда поехали.
Приезжаем на аэродром. На площадке стоят три истребителя — стремительные птицы.
Предутренние сумерки. Жутковато-торжественно. Около самолетов возятся не знающие сна чумазые механики. Когда они успевают все сделать? Шутливая перебранка с ними.
— Кончай с этими трепачами, пойдем одеваться, — впервые за это утро выдавил из себя вечно молчащий Василий Степанович Кочетков.
Он, как опытный парашютист-испытатель, был выпускающим и отвечал за спасательное снаряжение.
150
Кислородчики надели на меня скафандр, переругиваясь с доктором, который запутался в своих проводах от датчиков.
Василий Степанович помог мне сесть в кресло. Где-то внутри мне это не понравилось — «провожает». Хотелось грубой мужской шутки, чего-то отвлекающего…
Но Василий Степанович сам много раз бывал в том состоянии, которое испытывал в данный момент я — молодой испытатель. Он по- отечески заботливо притягивал меня к креслу, привязывал фалы приборов. И все время спрашивал: «Не режет? Не давит? А эту лямку подтяни, не пижонься — смельчаков видели».
Все готово. Притянут, привязан. Пора в самолет. Инженеры, механики бережно подняли кресло со мной и вынесли из помещения к подъемному крану. Подцепили кресло на крюк. Вишу, болтаюсь на тросах. Механики, ухватившись за кресло, вставляют его в направляющие рельсы кабины самолета. Усадили. Сижу.
Приезжают летчики. Они, как будто выполняя какой-то ритуал, по- своему здороваются с механиками. Те заботливо пристегивают их к рабочему месту — креслу в кабине. Ласково, с шутливым балагурством, поправляют их снаряжение.
Загрохотали двигатели самолетов. Плавно, величественно вырулили на взлетную полосу три ястребка. Остановились. Слышу в шлемофоне:
— Двести один, взлет разрешаю. Счастливо!
«Спасибо, наконец-то!» — думаю. Оборачиваюсь: на стоянке, как на вокзале, стоит вся наша бригада и машет руками. «Не беспокойтесь — вернусь», — подумал я.
Слышу в наушниках:
— Добро!
— Поехали!
Не каждый ощущал быстрое нарастание скорости при взлете истребителя. Разбег и взлет истребителя красив и несравним ни с каким аттракционом! Торжественность обстановки, волнение, перемешанное с необычностью быстро уходящей от тебя земли.
Пробили облака. Небо — лазурь. Внизу белоснежная, безграничная пустыня. Смотришь на небесные красоты, на соседний истребитель. Летчика не узнать. В своем защитном шлеме он похож на марсианина.
В моей кабине световое табло. С нетерпением жду сигналов. Скорей! Скорей! Скорей!
151
— Внимание!
После этого сигнала отключается все волнение. Разблокировал — выдернул чеку стреляющего механизма, положил все предохранители в определенное место в кабине. Дал летчику сигнал «Готов». Жду.
— Приготовиться! — дает сигнал летчик.
Я взялся за ручку катапультирования.
— Пошел!
Резко дергаю ручки. И… сижу на месте (так мне кажется). Неужели не выстрелюсь? Придется садиться, а потом опять эта нервотрепка!… В момент сильного нервного напряжения время воспринимается совсем не как у костра на рыбалке. Минута, промелькнувшая незаметно в домашних условиях, как резина, растягивается в «вечность» на испытаниях. Выстрел катапультирования, который для всей обслуживающей бригады на земле воспринимается как выстрел, — момент, для испытателя по времени тянущийся дольше. Восприятия, ощущение времени совершенно другое, чем в быту.