Конечно, я далеко не удовлетворен сделанным…
Снова звонок… Я не хочу открывать дверь, не хочу видеть, слушать, говорить. Не хочу я и продолжать эти записи, нитью связанные с тем письмом: нить давно ослабла. Собственно говоря, записи сии подлежат уничтожению. Я хочу посидеть тихо. Помечтать! Имеет же человек на это право!
Снова звонят. Черт его знает, кого это несет в такую позднь!
…Я вновь извлек эти записи из захламленного ящика моего рабочего стола: в записной книжке я обнаружил письмо Эль. Как же это не нашел я его в прошлый раз?
Смотрю в зеркало: постарел? Нет, не замечаю. Наоборот, испытываю сейчас наличие куда больших сил и настроение бесподобное.
«Алексей Федорович! Я далжна Вам…»
Не смешно ли: так давно сказаны эти слова!
Моего сына зовут Бобом. Стало быть, «вечного холостяка» ныне уже не существует. Теперь вместо него проживает в этой квартире степенный «папаша». Боб зовет его: «Ша». Первые буквы все еще не даются Бобу.
Сейчас ему год и два месяца. Он уже ходит по толстому ковру моего кабинета. Ходит и улыбается. Глядя на него, улыбаюсь и я.
Я ловлю себя на этом. И думаю: «Чудеса творятся в мире! — Я — папаша! У меня — сын!»
Я задвигаю мою старую записную книжку внутрь ящика. За Бобом неотступно ходит мама. Это моя жена.
Неужели все мамы такие опасливые: она не выпускает Боба из орбиты своих рук. Руки разведены, растопырены так, чтобы вовремя успеть подхватить сына, если… он «запнется». Она всегда боится, что он «запнется». Потому что любит… «Жизнь моя без Вас ничтожна, цены не имеет…»
Я отвожу взгляд и вновь вынимаю письмо. Но не читаю. И вижу фонтан, струи которого истощились, и ощущаю на лице ветер.
«Но бывает ли это в жизни?» — думаю я и вновь гляжу на Боба.
Он старательно переставляет ножки: ковер ворсист, и это смущает малыша.
Боб падает. И тут же встает и вновь продолжает осваивать новые пространства: может быть, он станет когда-нибудь землепроходцем?
«И нужно ли человеку тешиться всяческими фантазиями? — спрашиваю я себя: во мне, несомненно, есть это „гнилое наследие“, — поиграть с самим собой, поспорить, помучить себя. Даже выдумать что-то! — Нет не бывает такое в жизни. Не бывает!»
А мама вновь растопыривает руки: она все боится, что Боб «запнется».
«Не надо бояться, ничего не надо бояться! — думаю я. — Даже того, чего не бывает в жизни».
И говорю:
— Не надо бояться, Эль! Не надо. Пусть Боб сам, пусть сам.
…Я часто играю в эту «игру воображения» и вижу Боба. «Я не могу без Вас, Алексей Федорович…»
Хватит. Игра закончена.
Включаю магнитофон: пристрастился записывать песни разных стран. На досуге, которого всегда слишком мало, люблю их послушать.
Но иные песни приносят раздумья. И сразу история услужливо подбрасывает примеры: Лопе де Вега было пятьдесят три, Марте де Наварес — около двадцати. И как велико было счастье!.. Или…
Никчемные, по существу, раздумья, ненужные примеры.
Моя жизнь по-прежнему течет размеренно: она подобна железнодорожному графику. Я немало раздумываю о педагогике и приступаю к новому труду, в основном — применительно к моему предмету. В педагогике всем нам следует сказать еще многое.
Все у меня хорошо. Иногда заходят бывшие ученики. И, конечно, мои старые школьные друзья. Чаще других — Ефим Сергеич.
Все же он славный человек и всегда полон «новостей»! Вчера он «доложил» мне, что Эль вышла замуж.
Я пожелал ей счастья.