С первого момента она вызвала в Кэт уважение своей самостоятельностью и своим бесстрашием. Мир состоит из массы народа и лишь незначительного количества личностей. Миссис Норрис была одной из них. Правда, она все время играла в общественную жизнь. Но она была сама себе хозяйка; и, живя одна как перст, могла замучить обыкновенных семейных людей.
— Но входите же. Входите! — сказала она, приглашая их на террасу, украшенную черными идолами и пыльными индейскими корзинами, щитами, стрелами и тапой{5}, как музей.
В сумрачной гостиной, двери которой открывались на террасу, уже находились другие гости: седовласый и седобородый старик в черной визитке и женщина в черном крепдешиновом платье и неизменной соответствующей шляпке на седых волосах: жесткий атлас, подвернутый наверх с трех сторон, и черная эгретка. У нее было детское личико, поблекшие голубые глаза и явный акцент уроженки Среднего Запада.
— Судья и миссис Берлап.
Третий гость был моложавый мужчина, очень учтивый и державшийся не вполне уверенно. Это был майор Лоу, нынешний американский военный атташе.
На вновь прибывших они смотрели с осторожной подозрительностью. Кто знает, кто такие. В Мехико действительно столько сомнительных типов, что не подлежит сомнению, если кто-то появился в столице нежданно и негаданно для общества, то, скорее всего, не под своим именем и на уме у него что-нибудь нечистое.
— Давно в Мексике? — отрывисто спросил судья; полицейское дознание началось.
— Нет! — гулко ответил Оуэн, которого уже начало тошнить от этой компании. — Около двух недель.
— Вы американец?
— Я — да, — сказал Оуэн. — Миссис Лесли англичанка, а точней, ирландка.
— В клубе еще не были?
— Нет, — ответил Оуэн, — не был. Я не любитель американских клубов. Хотя Гарфилд Спенс дал мне рекомендательное письмо.
— Кто? Гарфилд Спенс? — Судью словно ужалили. — Да он не лучше какого-нибудь большевика! Он же поехал в Россию.
— Я бы сам с большим удовольствием посетил Россию, — сказал Оуэн. — Это, возможно, самая на сегодня интересная страна в мире.
— Но не вы ли рассказывали мне, — вмешиваясь в разговор, сказала миссис Норрис своим ясным, металлически-музыкальным голосом, — что очень любите Китай, мистер Рис?
— Действительно, я очень любил Китай, — признался Оуэн.
— Уверена, вы собрали замечательную коллекцию китайских вещиц. Откройтесь, чем вы особенно увлекались?
— Пожалуй, — ответил Оуэн, — больше всего яшмой.
— Ах, яшмой! Да! Яшма прекрасна! Фигурки, которые они вырезают из яшмы, изумительны!
— И сам камень тоже! Меня восхищает его изысканность, — подхватил Оуэн. — Дивный камень!
— Да, дивный, дивный! Скажите, миссис Лесли, как вы проводили время с тех пор, как мы виделись?
— Мы ходили на бой быков и пожалели об этом, — ответила Кэт. — Я по крайней мере. Мы сидели на «Солнце», близко от арены, и это было ужасно.
— Ужасно, не сомневаюсь. В Мексике я никогда не хожу на бой быков. Только в Испании, там это так красочно. А вы, майор, видели когда-нибудь бой быков?
— Да, был несколько раз.
— Вот как! Тогда вы все знаете о корриде. Нравится вам Мексика, миссис Лесли?
— Не очень, — сказала Кэт. — Она кажется мне зловещей.
— Вы правы! Правы! — кивнула миссис Норрис. — Ах, если бы вы знали ее раньше! Мексику до революции{6}! Тогда она была другой. Что слышно новенького, майор?
— Да все то же, — сказал майор. — Ходят слухи, что армия свергнет нового президента за несколько дней до того, как он приступит к своим обязанностям. Но никогда не знаешь наверняка, что произойдет.
— Думаю, будет большим позором не дать ему попробовать, — горячо заговорил Оуэн, — он кажется честным человеком, и просто потому, что он подлинный лейборист, его хотят убрать.
— Ах, дорогой мой мистер Рис, до избрания они все сулят золотые горы. Если бы их дела не расходились с их словами, Мексика была бы раем на земле.
— А не адом на земле, — резко сказал судья.
Новых гостей, молодого человека и его жену, представили как мистера и миссис Генри. Молодой человек был вида цветущего и жизнерадостного.
— Мы беседовали о новом президенте, — сказала ему миссис Норрис.