— Президент как президент! — беспечно сказал мистер Генри. — Я только что вернулся из Орисабы. И знаете, что они там расклеивают на стенах? Hosanna! Hosanna! Hosanna! Viva el Jesus Cristo de Mexico, Socrates Tomas Montes![10]
— Нет, вы слышали что-то подобное! — удивилась миссис Норрис.
— Hosanna! Hosanna! Hosanna! Новому президенту лейбористу. Думаю, это великолепно, — сказал Генри.
Судья в немом негодовании стукнул палкой об пол.
— Когда я проезжал Веракрус, — сказал майор, — мне на багаж наклеили такое: La degenerada media clasa, Sera regenerada, рог mi, Montes. «Я возрожу выродившийся средний класс, Монтес».
— Бедный Монтес! — воскликнула Кэт. — Похоже, ему придется отказаться от своего поста.
— Не подлежит сомнению! — поддержала миссис Норрис. — Бедняга. Хотела бы я, чтобы он мог мирно прийти к власти и навести порядок в стране. Но, боюсь, на это мало надежды.
Все замолчали, и Кэт почувствовала, какая горькая безнадежность владеет людьми, которые хорошо знают Мексику. Горькая тоскливая безнадежность.
— Как может человек, который приходит к власти от лейбористов, даже фальсификатор, навести порядок в стране! — прорычал судья. — Он же пришел к власти благодаря своему лозунгу: «Покончим с насилием!» — Старик в крайнем раздражении снова стукнул палкой об пол.
Это была еще одна характерная черта иностранцев, давно живших в столице: постоянное, хотя часто подавляемое, раздражение, раздражение, доходящее до бешенства.
— Но разве не может так быть, что он немного изменит свои взгляды, придя к власти? — возразила миссис Норрис. — Со многими президентами случалось такое.
— Я бы сказал, что это очень вероятно, если он вообще придет к власти, — заявил молодой Генри. — Ему придется приложить все усилия, чтобы спасти себя, Сократеса Томаса, так что спасать Мексику ему будет некогда.
— Он опасный человек и еще покажет, какой он негодяй, — сказал судья.
— А я, — возразил Оуэн, — приглядевшись к нему, верю, что он честный человек, и восхищаюсь им.
— Я еще думала, — сказала Кэт, — хорошенькое дело. В Нью-Йорке его встречали оглушительной музыкой: играл оркестр уличных уборщиков. Оркестр послали, чтобы встречать его у трапа корабля!
— Видите ли, — сказал майор, — нет сомнений, что лейбористы сами захотели послать встречать его именно этот оркестр.
— Но быть избранным президентом, и чтобы тебя встречал оркестр уличных уборщиков! — возмутилась Кэт. — Нет, не могу в это поверить!
— Так оно и было, — подтвердил майор. — Лейборист приветствовал лейбориста, можете не сомневаться.
— По последним слухам, — сказал Генри, — до двадцать третьего, за неделю до инаугурации, армия перейдет на сторону генерала Ангуло.
— Но как такое возможно, — удивилась Кэт, — когда Монтес так популярен?
— Это Монтес-то популярен! — закричали все разом. А судья рявкнул: — Еще чего! Он самый непопулярный человек в Мексике.
— Зато лейбористская партия популярна! — защищался до последнего Оуэн.
— Лейбористская партия! — прошипел, как кот, судья. — Нет такой вещи. Что такое лейбористская партия в Мексике? Горстки изолированных фабричных рабочих там и аут, в основном в штате Веракрус. Лейбористская партия! Они уже сделали все, на чаю были способны. Знаем мы их.
— Это правда, — сказал Генри. — На какие только уловки не шли лейбористы. Когда я был в Орисабе, они двинулись к отелю «Франция», чтобы перестрелять всех гринго и гачупинов{7}. Управляющему отелем хватило мужества выйти к ним и убедить их уйти. Они двинулись к другому отелю. Когда к ним вышел тамошний управляющий, они застрелили его, не дав слова сказать. Право, непонятный народ! Если вам нужно в ратушу, а вы одеты прилично, вам придется несколько часов просидеть на жесткой скамье, ожидая, пока вас примут. Но если придет какой-нибудь мусорщик или тип в грязных хлопчатых подштанниках, тогда: Buenos dias! Senor! Pase Usted! Quiere Usted algo?[11] — а вы так и будете сидеть. Они получают удовольствие, заставляя вас ждать. Непонятное дело!
Судья трясся от гнева, как в приступе подагры. Компания сидела в мрачном молчании, охваченная тем чувством обреченности и отчаяния, которое охватывало всех, кто серьезно говорил о Мексике. Даже Оуэн молчал. Он тоже проезжал через Веракрус и тоже был напуган; носильщики потребовали двадцать песо за то, чтобы донести его чемодан от парохода до поезда. Двадцать песо — это десять долларов, за десятиминутную-то работу. И когда Оуэн увидел, как человека перед ним арестовали да еще повели в тюрьму, мексиканскую тюрьму, к тому же за отказ платить требуемую цену, «законную цену», то безропотно выложил деньги.
10
Осанна! Осанна! Осанна! Да здравствует мексиканский Иисус Христос, Сократес Томас Монтес!