— На днях я зашел в Национальный музей, — спокойно заговорил майор. — Просто заглянул во внутренний дворик, где выставлены все эти камни. Утро было довольно холодное, дул Norte[12] Я пробыл там минут десять, когда кто-то вдруг ткнул меня в плечо. Я повернулся и увидел вахлака в сапогах. «Говоришь по-аглицки?» Я ответил, что говорю. Тогда он жестом показал, чтобы я снял шляпу: я должен был снять шляпу! «Это еще зачем?» — сказал я, отвернулся и продолжал осматривать их идолов и прочее: самую, думаю, отвратительную коллекцию на свете. Возвращается этот тип и с ним дежурный — у дежурного, конечно, фуражка на голове. Начинают нести чушь: что, мол, это Национальный музей и я должен снять шляпу перед их национальными памятниками. Представьте: перед теми грязными камнями! Я засмеялся им в лицо, напялил шляпу поглубже и спокойно ушел. Сущие обезьяны, когда дело касается их патриотизма.
— Совершенно верно! — воскликнул Генри. — Когда они забывают все эти лозунги о Родине, Мексике и прочем в том же роде, они милые люди. Но стоит им вспомнить о своем патриотизме, они превращаются в сущих обезьян. Человек из Мишкоатля рассказал мне прелестную историю. Мишкоатль{8} — это на юге столицы, и у них там есть что-то вроде комитета лейбористской партии. Так вот, индейцы с гор приходят в город, пугливые, как зайцы. И их ведут в этот комитет, где агитаторы Laboristas[13] говорят им: «Ну, сеньоры, что можете рассказать о своей жизни? Хотите что-нибудь изменить у себя в деревне?» Индейцы, разумеется, начинают жаловаться друг на друга, и секретарь говорит: «Минутку, джентльмены! Дайте мне позвонить губернатору и доложить, что вы мне рассказали. — Потом идет к телефону, набирает номер: — Это дворец? Губернатор на месте? Передайте ему, что с ним хочет поговорить сеньор Фулано!» Индейцы сидят, разинув рот от изумления. Для них это как чудо. «А, это вы, губернатор! Доброе утро! Как поживаете? Можете уделить мне минутку внимания? Премного благодарен! Так вот, у меня тут несколько джентльменов из Апаштле, что в горах: Хосе Гарсиа, Хесус Керидо и т. д. — и они хотят сообщить то-то и то-то. Да! Да! Верно! Да! Что? Вы проследите, чтобы справедливость восторжествовала и все было как надо? Ах, сеньор, тысячу раз благодарю вас! От имени этих джентльменов с гор, из деревни Апаштле, тысячу раз благодарю вас».
Индейцы сидят, вылупись, словно небеса разверзлись и Святая Дева Гваделупская явилась перед ними, чтобы помочь им. И что вы думаете? Телефон просто для отвода глаз. Он даже не подсоединен. Разве не абсурд? Но это Мексика.
На мгновение в гостиной повисла мертвая тишина.
— Но это же, — воскликнула, нарушив тишину, Кэт, — безнравственно! Уверена, индейцы жили бы хорошо, если бы их оставили в покое.
— Нет, — сказала миссис Норрис, — Мексика — особая страна, не похожая ни на какую другую страну в мире.
Но в ее голосе слышались страх и отчаяние.
— Впечатление такое, что они с удовольствием предают всех и вся, — сказала Кэт. — Что они любят преступников и все отвратительное. Что получают удовольствие от мерзости. Что получают удовольствие, когда всякая мерзость выходит наружу. Когда вся грязь, лежащая на дне, поднимается наверх. Это как будто доставляет им наслаждение. А еще наслаждение — добавить новой грязи. Это ли не странно!
— Странно, — согласилась миссис Норрис.
— Но это так, — сказал судья. — Они хотят превратить страну в сообщество преступников. Все иное им не по душе. Им не по душе честность, порядочность, чистота помыслов. Им нравится поощрять ложь и преступность. То, что здесь называют свободой, — это свобода совершать преступление. Вот что они имеют в виду под либерализмом, все они. Свободу преступления, и ничего больше.
— Удивляюсь, что все иностранцы не уехали, — сказала Кэт.
— У них здесь собственность, — пробурчал судья.
— Но хорошие люди уезжают. Почти все уехали, те, кому еще есть куда ехать, — сказала миссис Норрис. — Некоторые из нас, у кого здесь собственность, кто прожил здесь жизнь и знает страну, те упорно держатся. Но мы знаем, надежды нет никакой. Чем больше страна меняется, тем она становится хуже. А, вот и дон Рамон с доном Сиприано. Как я рада вас видеть. Позвольте вас представить.
Дон Рамон Карраско был высокий, крупный, красивый мужчина, который производил внушительное впечатление. Он был средних лет, с большими черными усами и огромными глазами, которые смотрели из-под прямых бровей с некоторой надменностью. Генерал пожаловал в штатском и казался совсем маленьким рядом со своим гигантом спутником, но был изящен и держался самоуверенно.