Донья Карлота вновь потеряла сознание; даже ее тень отказывалась слушать. Сиприано с головой укутался в мрачно-огненное серапе, так, что видны были лишь его черные, сверкающие глаза, и вылетел из комнаты.
Кэт сидела у окна, сдерживая улыбку. Первобытная женщина в ней откровенно смеялась, ибо они все это время представлялись ей двумя ворами, распятыми с Иисусом: глумливым мужчиной, мародером по своей сути, и более изворотливой, черствой, хитрой, кроткой женщиной, воровкой по своей сути, вечно нудящей, как попрошайка, о Господней любви и Господнем сострадании.
Но Кэт была еще и современной женщиной, настоящей женщиной. Поэтому она осталась сидеть у постели Карлоты. И, когда пришел врач, она восприняла его угодливость как нечто естественное по отношению к женщине. И, когда пришел священник, она восприняла его угодливость также как нечто естественное по отношению к женщине. Эти двое слуг любви — чего еще ожидать от них, как не угодливости? Что до нее самой, то ее вряд ли можно назвать воровкой, вампиром, питающимся мужской силой мира, тогда как эти мужчины угодничают перед ней, скулят, чтобы она приняла на себя их силу и освободила их от обязанности быть мужественными. Нет, если женщины воровки, то лишь потому, что мужчины желают, чтобы их лишили мужественности. Если женщины крадут мужественность мира, то лишь потому, что мужчины хотят, чтобы ее крали, поскольку, похоже, последнее, в чем они нуждаются, это в обязанности быть мужественными.
Итак, Кэт продолжала сидеть у кровати умирающей Карлоты, улыбаясь несколько цинически. С улицы доносились грохот тамтамов и глухое пение людей Кецалькоатля. Дальше, под деревьями, на разровненной, расчищенной площадке перед церковью виднелись полуголые мужчины, которые, образовав круг, танцевали под барабан — круговой танец. Потом они начали танцевать обрядовый танец возвращения Кецалькоатля. Это был древний, танцевавшийся босиком и в полном отрешении индейский танец. И танец этих людей был тем же в своей сути танцем ацтеков, сапотеков, уичолей, исконным американским — странный, молчаливый, сосредоточенный, когда танцоры глухо стучат босыми ступнями, клоня тело вперед на сильных ногах, полусогнутых в коленях, топча землю, как петух топчет курицу. И вторя мужчинам, мягко движутся женщины.
Кэт, слушая грохот барабанов и звучное пение, глядя на красивые, гибкие тела танцующих, с некоторым скепсисом думала про себя: «Да! Так им проще. Но что же белые, господствующая раса, что они делают в настоящий момент?»
Весь остальной день люди танцевали нескончаемый танец, празднуя пришествие Кецалькоатля. Кэт видела лишь малую часть праздника, ту, что происходила у церкви.
Барабаны звучали, не смолкая, цепочка танцующих неожиданно потянулась к озеру. Потом Кэт слышала, как туда же проследовали женщины, которые несли на голове корзины с хлебом и фруктами, завернутыми в листья. Затем танцоры и остальной народ погрузились в лодки и каноэ и поплыли на остров.
Там они пировали и учились танцевать танец Возвращения Кецалькоатля, который теперь будут танцевать каждый год в это время. И еще они разучивали Песнь Возвращения Кецалькоатля, слова которой Сиприано позже принес Кэт, и она сидела в той сумрачной комнате возле женщины, лежавшей без сознания и все время жутковато постанывавшей.
Торопливо вошел врач, а чуть погодя появился и священник. Ни тот, ни другой не смогли ничем помочь. Позже они снова пришли, и Кэт отправилась побродить по наполовину пустому берегу, смотрела на стаю лодок, приближавшихся к острову, и испытывала такое чувство, будто жизнь ужасней даже смерти. Человек умирал и на этом все для него кончалось. Но для живого никогда ничего не кончается, и нельзя освободиться от ответственности.
Она вернулась к больной и с помощью другой женщины переодела Карлоту в ночную рубашку. Из города прибыл другой врач. Но женщина умирала. И Кэт вновь осталась одна у ее постели.
Эти мужчины, где они?
Жизнь требует? Неужели это и впрямь настолько важно, что они оставили ее здесь умирать?
Уже наступили сумерки, когда она вновь услышала барабаны. И опять их рокот сопровождал низкое, мощное, почти воинственное пение мужчин, дикое и нездешнее. Возможно, жизнь в конце концов вновь берет свое, и мужчины остаются мужчинами, чтобы женщины могли оставаться женщинами. Если мужчины не будут настоящими мужчинами, у женщин нет надежды быть женщинами. Она знает это по собственному роковому опыту.