— Сиприано? — прозвучал издалека голос.
— Я.
— Ты видишь тьму?
— Вижу тьму.
— Она живая? Тьма живая?
— Явно живая.
— Кто живет?
— Я.
— Где?
— Не знаю. В живой тьме.
Рамон завязал глаза Сиприано черным меховым лоскутом. Потом прижал теплую мягкую ладонь к его обнаженной груди, а другую к спине между плеч. Сиприано, выпрямившись и храпя молчание, стоял, погруженный в глубокую тьму.
— Сиприано?
— Я.
— В твоем сердце темно?
— Темнеет.
Рамон ощущал, как постепенно слабеет под его ладонью биение сердца. Новые круги тьмы начали расходиться, медленно вращаясь, от сердца Сиприано. Они ширились, как глубокий сон.
— Ты видишь тьму?
— Вижу тьму.
— Кто живет?
— Я.
Рамон меховым поясом привязал руки Сиприано к бокам на уровне груди. Затем положил одну руку на пупок Сиприано, а другую сзади на поясницу и медленно, мягко надавил.
— Сиприано?
— Я.
Ответ прозвучал, как бы удаляясь все дальше.
— Ты видишь тьму?
— Нет, мой господин.
Рамон опустился на колени и крепко стиснул талию Сиприано, прижавшись черноволосой головой к его боку. И Сиприано почувствовал, будто его разум, его голова растворяются во тьме и, как жемчужина в черном вине, начал сходиться новый, огромный, круг сна. И он был человек без головы, летящий, подобно темному ветру, над ликом темных вод.
— Прекрасно?
— Прекрасно.
— Кто живет?
— Кто…?
Сиприано уже не знал этого.
Рамон быстро опоясал его по талии и, прижимаясь головой к боку, обхватил его бедра, положив ладони на пах.
— Сиприано?
— Я.
— Ты видишь тьму?
Но Сиприано не мог ничего сказать. Последний круг сходился, и воды поглощали дуновение, и не было больше слов. Рамон несколько мгновений неподвижно стоял на коленях в таком положении. Потом опоясал чресла Сиприано, прихватив и прижатые к бедрам ладони.
Сиприано стоял напрягшийся, неподвижный. Рамон стиснул его колени и держал, пока в них не проникло тепло его рук, и Сиприано почувствовал, будто они объяты тьмой и сном, как живые камни или два яйца. После этого Рамон быстро связал их и схватил его за лодыжки, как молодое деревце у основания ствола. Он сильно стискивал их, припав головой к ступням Сиприано. Шли мгновения, а они не двигались, погрузившись в забытье.
Потом Рамон связал Сиприано лодыжки, неожиданно поднял его на руки и, словно во сне, перенес и мягко опустил на шкуру крупного горного льва, расстеленную поверх одеял, укрыл его красно-черным серапе и лег у его ног, прижав его ступни к своему животу.
Оба впали в полное беспамятство: Сиприано — перенесшись в чрево безтревожного творения, Рамон — забывшись сном, похожим на смерть.
Они не знали, сколько так пролежали. Когда они очнулись, были сумерки. Рамона неожиданно разбудило подергивание ног Сиприано. Он сел и отвернул одеяло с лица Сиприано.
— Уже ночь? — спросил Сиприано.
— Почти, — ответил Рамон.
Они замолчали, и Рамон принялся развязывать Сиприано, начав с ног. Прежде чем снять повязку с его глаз, он закрыл окно, и комната погрузилась в почти полную темноту. Последняя повязка спала, и Сиприано сел, озираясь, потом вдруг заслонил рукой глаза.
— Сделай так, чтобы было совсем темно! — попросил он.
Рамон плотно закрыл ставни, так что в комнате стало не видно ни зги. Потом вернулся и сел рядом с Сиприано на циновку. Сиприано снова спал. Рамон подождал немного и вышел из комнаты.
Они не виделись до рассвета. Тогда Рамон встретил его, спускаясь к озеру, чтобы искупаться. Они вместе плавали, пока не взошло солнце. От дождей вода в озере была прохладной. Они отправились в дом, натереться маслом.
Сиприано взглянул на Рамона; его черные глаза словно видели перед собой весь космос.
— Я далеко уходил, — сказал он.
— По ту сторону мира? — спросил Рамон.
— Да, туда.
Несколько секунд спустя Сиприано, снова завернувшись в одеяло, уже спал.
Он проснулся только под вечер. Поел, взял лодку и поплыл к Кэт. Она была дома. Удивилась, увидев его в белой крестьянской одежде и серапе Уицилопочтли.
— Я собираюсь стать живым Уицилопочтли, — сказал он.
— Да? Когда? Верно, это необычное ощущение? — Его глаза пугали ее; в них было нечто нечеловеческое.