Джоаким, нетерпеливый, умный, яростный, чувствительный гений, чьи голубые глаза могли читать, что у нее на душе: он умер на ее глазах. И даже ее дети не были его детьми.
Если б она зажгла жар в его крови, как Тереса зажигает в крови Рамона, он бы никогда не умер.
Но это невозможно. У каждого бывает светлый день. И у каждой расы.
В дверь робко постучала Тереса.
— Можно войти?
— Входите! — ответила Кэт и поднялась с колен, оставив книги валяться у сундука.
Комната была большая, и двери выходили в патио и залитый солнцем сад, где гладкие стволы манговых деревьев тянулись вверх, как слоновьи хоботы, где зеленела после дождя трава, копошились в пыли куры под драными кронами банановых пальм. В бассейне плескалась красная птичка, трепеща коричневыми крылышками.
Но Тереса не смотрела в сад, она оглядывала комнату. Она почувствовала запах сигарет и увидела множество окурков в агатовой пепельнице возле кровати. Увидела разбросанные книги на полу, рассыпавшиеся украшения, яркие, американские, из штата Нью-Мексико, ковры, персидскую занавеску, висящую за кроватью, красивое разноцветное покрывало на кровати, темные шелковые и светлые бархатные платья, брошенные на сундук, сложенные шали с длинной бахромой, раскиданные туфли: белые, серые, светло-коричневые, темно-коричневые, черные; высокие китайские подсвечники. Комната женщины, живущей своей жизнью, живущей для себя.
Тереса была неприятно поражена, смущена, восхищена.
— Какая прелесть! — сказала она, трогая сверкающее разноцветными красками покрывало.
— Это мне сшила приятельница, в Англии.
Тереса с восхищением смотрела на все, особенно на россыпь украшений на туалетном столике.
— Как вам те красные камешки, нравятся? — спросила Кэт, вновь опускаясь на колени, чтобы собрать книги, и глядя на смуглую шею женщины, застывшей над украшениями. Узкие плечи, нежная темная кожа, непримечательное белое платьице! И копна густых черных волос, подколотых черепаховыми булавками. Простушка и скромница, подумала Кэт про себя.
Но она знала, что Тереса не была ни простушкой, ни скромницей. В этом существе с нежной смуглой кожей и сутуловатой спиной скрывалась неведомая древняя сила, в чьей власти было зажечь мужчину, вознести его и каким-то образом удержать при себе.
На столике для шитья лежал отрез прекрасного индийского муслина, купленный Кэт в Индии и с которым она не знала, что делать. Ткань была персикового цвета, красивого, но не шедшего Кэт. Тереса потрогала пальцами золотистую кромку.
— Это ведь не органди? — спросила она.
— Нет, это муслин. Муслин ручной работы из Индии. Почему бы вам не взять его себе? Мне он не идет. А на вас будет смотреться прекрасно.
Она встала с пола и приложила ткань к смуглой шее Тересы, приглашая ее посмотреться в зеркало. Тереса увидела тепло-желтый муслин на себе, и глаза ее загорелись.
— Нет! — воскликнула она. — Не могу принять такой подарок.
— Почему? Мне эта ткань не идет. Она уже с год лежит у меня, и я было решила порезать ее на шторы. Возьмите.
Кэт могла быть настойчивой, чуть ли не грубой, делая подарок.
— Не могу.
— Разумеется, можете.
В дверях появился Рамон, оглядел комнату, посмотрел на женщин.
— Смотри! — сказала Тереса смущенно. — Сеньора хочет подарить мне этот индийский муслин. — И она робко повернулась к нему, прикладывая ткань к шее.
— Ты очень хорошо в нем смотришься, — сказал он, не сводя с нее глаз.
— Сеньоре не следовало делать мне такой подарок.
— Сеньора не сделала бы его, если бы не хотела.
— Тогда, — обернулась Тереса к Кэт, — большое спасибо! Большое, большое спасибо!
— Не стоит благодарности, — ответила Кэт.
— Но Рамон говорит, что он мне идет.
— Да, правда, этот цвет идет ей! — крикнула ему Кэт. — Эту ткань сделали в Индии для кого-то, у кого такая же смуглая кожа. Ей очень идет.
— Очень мило! — сказал Рамон.
Он оглядел комнату, задерживая внимание на приметах жизни самостоятельной женщины: любопытные вещицы из разных уголков мира, окурки в агатовой пепельнице — приевшаяся роскошь, и беспорядок, и налет неуюта.
Она не знала, о чем он думает. Но себе говорила: «Это мужчина, которого я защищала на крыше. Это он лежал под лампой с раной на спине, нагой и без сознания. Тогда он не выглядел как султан».
Тереса, должно быть, угадала какие-то из ее мыслей, потому что сказала, глядя на Рамона: