Вот что такое Мексика. Мексиканцы смешанной крови безнадежны. Как же быть! Есть лишь два выхода. Первый: все иностранцы и мексиканцы уезжают и оставляют страну чистокровным индейцам. Но опять-таки возникает сложность. Как можно отличить чистокровных индейцев после того, как сменилось столько поколений? А можно поступить по-другому: полукровки или мексиканцы со смешанной кровью, которых постоянно большинство, продолжают разрушать страну, пока в нее не хлынут американцы из Соединенных Штатов. И нас, как Калифорнию и штат Нью-Мексико сейчас, затопит мертвое белое море.
Но позвольте сказать кое-что в дополнение. Надеюсь, мы не пуритане. Надеюсь, я могу затронуть момент зачатия. В момент зачатия или дух отца соединяется с духом матери, чтобы сотворить новую душу живую, или же ничего не соединяется, кроме плоти.
Теперь подумайте. Как на протяжении веков производили на свет этих мексиканцев со смешанной кровью? Каков был дух этого? На что похож момент коитуса? Ответьте мне, и вы ответите на вопрос, почему Мексика, которая внушает нам такое отчаяние, будет и дальше приводите всех в отчаяние, пока не погубит самое себя. Что владело испанцами и прочими иностранцами, которые делали детей индейским женщинам? Каков был дух этого? На что было похоже соитие? И какую расу вы при этом ожидаете получить?
— А каков дух этого между белыми мужчинами и белыми женщинами?! — сказала Кэт.
— По крайней мере, — назидательно ответил Туссен, — тут кровь однородна, так что сознание автоматически продлевается в потомстве.
— Мне не нравится такое автоматическое продление, — сказала Кэт.
— Ваша воля! Но это делает жизнь терпимой. Без длящейся преемственности сознания вы получаете хаос. Что и происходит при смешении крови.
— В таком случае, — сказала Кэт, — индейцы наверняка любят своих женщин! Мужчины у них выглядят мужественными, а женщины — очень привлекательны и женственны.
— Вполне возможно, что в индейских детях течет беспримесная кровь, и тут существует преемственность. Но индейское сознание затоплено стоячей водой мертвого моря сознания белого человека. Возьмите, к примеру, Бенито Хуареса{22}, чистокровного индейца. Древнее свое сознание он засеял новыми идеями белого человека, и вот вам целый лес всего: словоблудие, новые законы, новые конституции и прочее. Это неистребимые сорняки. Они, как все сорняки, растут на поверхности, высасывают силы из глубинной индейской почвы и способствуют ее истощению. Нет, мадам! Мексике не на что надеяться, кроме как на чудо.
— Ах! — закричал Мирабаль, взмахнув бокалом. — Разве это не прекрасно, если только чудо может спасти нас! Когда мы должны совершить чудо? Мы! Мы! Мы должны совершить это чудо! — Он решительно стукнул себя в грудь. — Ах, как это великолепно! — И он вернулся к индейке под черным соусом.
— Посмотрите на мексиканцев! — кипел Туссен. — Ничего их не волнует. Они едят столько жгучего чили, что он прожигает им желудки. И пища в нем не задерживается. У них такие дома, что собака постеснялась бы там жить, а они лежат, дрожат от холода. Но палец о палец не ударят. А могли бы легко, легко устроить себе постель из каких-нибудь там маисовых листьев. Но не делают этого. Не делают ничего. Закутываются в тонкое серапе и лежат на тощем мате прямо на голой земле, где или сыро, или слишком сухо. А мексиканские ночи холодны. Но они все равно ложатся, как собаки, словно ложатся умирать. Я сказал, как собаки! Хотя собаки все же ищут сухое защищенное место. Мексиканцы — нет! Им все равно, где лечь! Это ужасно! Ужасно! Словно они хотят наказать себя за то, что живы!