Наконец поднялись на вершину. Трое отвели Хосе в сторону, оставив Белла у кактуса. В прекрасном мексиканском небе сияла луна. Внизу слабо поблескивало озеро, тянущееся на запад. Воздух был так чист, что отчетливо были видны недвижные горы в той стороне, за тридцать миль отсюда. И ни единого звука, ни единого движения! У подножия холма лежала гасиенда, где в своих хижинах спали пеоны. Но что толку?
Хосе и трое бандитов зашли за кактус, который тянул вертикально вверх свои огромные, как жерди, отростки и отбрасывал острую, железную тень. Американец слышал негромкие быстрые голоса, но слов разобрать не мог. Двое, что охраняли его, отошли на несколько шагов, интересуясь тем, что происходит за кактусом.
И американец, знавший эту землю у него под ногами, и это небо у него над головой, вновь ощутил близкий трепет смерти, ее возбужденную дрожь. Он отчетливо чувствовал се взволнованное дыхание, как это чувствует всякий в Мексике. И неестественную кровожадность предков индейцев, проснувшуюся сейчас в пятерых бандитах и заставившую его похолодеть.
Отвернув одеяло, он напряженно вслушивался в лунную тишину. И услышал глухие удары мачете, жадно впивающихся в человеческую плоть, затем не свой голос Хосе:
— Perdóneme! — Простите меня! — кричал убитый, падая.
Американец не стал ждать дальше. Сбросив одеяло, прыгнул в тень кактуса и, пригнувшись, помчался вниз, как заяц. Позади загремели пистолетные выстрелы, но мексиканцы, как правило, негодные стрелки. Шлепанцы где-то слетели, и он босиком, худой и легкий, несся по камням и кактусам к гостинице.
Там все уже были на ногах, вопили в страхе.
— Они убили Хосе! — крикнул он и бросился к телефону, ожидая, что в любой момент могут появиться бандиты.
Телефон находился в старой части гостиницы, в столовой. Но трубка молчала — молчала — молчала. В своей крохотной спальне над кухней визжала кухарка, предательница. Недалеко, в новом крыле, голосила жена Хосе, мексиканка. Появился один из слуг.
— Попытайся добраться до полиции в Иштлауакане, — приказал американец, и слуга помчался в новое крыло, схватил ружье и забаррикадировал двери. Его дочь, девочка, росшая без матери, плакала с женой Хосе.
Телефон не отвечал. На рассвете повар, уговоривший бандитов не трогать кухарку, сходил в гасиенду позвать пеонов. А с восходом солнца послали человека за полицией.
Полицейские нашли Хосе, на теле которого было четырнадцать ран. Американца отвезли в Иштлауакан, в больницу, где две индеанки извлекли из его ступней кактусовые шипы.
Бандиты скрылись, уйдя по болотам. Несколько месяцев спустя их опознали по украденным одеялам в Мичоакане; и один из них, будучи пойман, выдал остальных.
После случившегося гостиница была вновь закрыта и открылась только за три месяца до приезда Кэт.
Но Виллиерс рассказал другую версию событий. Якобы в прошлом году пеоны убили управляющего одним из имений на противоположной стороне озера. Его раздели догола, отрезали гениталии и засунули ему в рот, а нос разрезали вдоль и половинки пришпилили в щекам длинными кактусовыми колючками.
— Слушать тебя не желаю! — возмутилась Кэт.
Она чувствовала — здесь смертью пропитаны самые небеса, смертью и ужасом.
Она написала дону Рамону в Сайюлу, что хочет вернуться в Европу. Правда, сама она ужасов не видела, если не считать боя быков. Зато пережила несколько исключительных моментов, вроде путешествия на лодке до гостиницы. На ее взгляд, в индейцах были несомненные тайна и красота. Но постоянная тренога была невыносима, как и испытанное сейчас чувство ужаса.
Конечно, пеоны были бедны. Они привыкли получать за работу сумму, равную двадцати американских центам; сейчас средняя плата была пятьдесят центов, или один песо. Но прежде им платили круглый год. Теперь же только во время жатвы или сева. Нет работы, нет и денег. А в долгий сезон засухи работы чаще всего не было.
— И все же, — сказал немец управляющий, который управлял еще каучуковой плантацией в Табаско, сахарной — в штате Веракрус, а в Халиско — гасиендой, где выращивались пшеница, маис, апельсины, — и все же дело не в заработке пеонов. Не с них, не с пеонов, началось. А с оппозиционеров в Мехико, которые хотели вставить палки в колеса правительству и провозглашали лицемерные лозунги, чтобы привлечь бедноту на свою сторону. Так оно было. А потом агитаторы стали шнырять по стране и заражать пеонов. Это как заразная болезнь и ничего больше, как сифилис, эти революция и социализм.