У деревянной пристани дымил трубой одинокий маленький пароходик, отплывали и причаливали к берегу нагруженные доверху лодки. Пароходик дал гудок и медленно, но деловито побежал по водной глади, забирая в сторону, к высоким двойным белым колокольням Тулиапана на другом берегу, едва видневшимся вдалеке.
Они миновали пристань и, когда огибали отмель, поросшую ивами, перед нею открылась Сайюла; белые с каннелюрами двойные колокольни церкви, обелиск, торчащий над верхушками перечных деревьев; одинокий округлый холм с точками сухих кустов, отчетливый и напоминающий японские виды; еще дальше — волнистые, с голубыми прожилками горы Мексики.
Мирный, изящный пейзаж, похожий на японский. Когда они подошли ближе, она увидела отлогий берег, где на песке было расстелено постиранное белье; пышную зелень ив и перечных деревьев, и виллы, утопающие в листве и цветах, пурпурные завесы бугенвиллий и алые крапины гибискуса, розовые россыпи цветов на рослых олеандрах; пальмы тут и там, возвышающиеся над этим цветочным изобилием.
Лодка огибала каменный мол, по стене которого, черными буквами, тянулась реклама автомобильных шин. Виднелись несколько скамей, густо-зеленые деревья, растущие из песка, киоск с прохладительными напитками, небольшой променад и белые лодки на песчаном берегу. Несколько женщин, сидящих под зонтиками, редкие купальщики в воде и деревья перед виллами, выглядывающими из густой зелени или алого сияния цветов.
«Очень неплохое место, — подумала Кэт. — Не слишком дикое и не слишком цивилизованное. До разрухи не дошло, но ремонт очень не помешал бы. Не оторванное от внешнего мира и в то же время не придушенное им».
Она направилась в отель, который посоветовал ей дон Рамон.
— Вы прибыли из Орильи? Миссис Лесли? Дон Рамон Карраско написал нам о вас.
Дом уже ждал ее. Кэт расплатилась со своими лодочниками и пожала на прощание руку каждому. Ей было жаль расставаться с ними. Они ушли тоже с явным сожалением. Она сказала себе:
«Эти люди даровиты и восприимчивы. Они жаждут восприять Вышнее Дыхание. Они, как дети, беспомощны. И еще они как демоны. Но втайне, верю, они больше всего на свете жаждут дыхания жизни и общности с храбрецами».
Она удивилась тому, что вдруг заговорила подобным языком. Но она настолько устала и была опустошена, что Иное Дыхание от неба и голубовато-темное — от земли, почти неожиданно, стало для нее реальней так называемой реальности. Конкретная, дисгармоничная, раздражающая действительность растворилась, и ее место заняли мягкий мир силы, бархатный темный ток от земли, нежное, но высшее дыхание жизни. Из-за яростного солнца смотрели темные очи иного, более дальнего, солнца, а меж голубоватых ребер гор тайно билось могучее сердце, сердце земли.
Дом был такой, как ей хотелось: низкий, Г-образной формы, под черепичной крышей, с грубыми красными полами и широкой верандой, боковые стены патио уходили к густому, темному манговому леску за низкой оградой. Квадрат патио между домом и манговыми деревцами пестрел олеандрами и гибискусами, был там и бассейн посреди газона. Вдоль веранды стояли цветочные горшки с геранями и другими, не местными цветами. В дальнем конце патио под молчаливой неподвижностью лохматой листвы банановой пальмы копошились в земле куры.
Дом, наконец-то: ее каменный, прохладный, темный дом, комнаты выходят на веранду, ее широкую, тенистую веранду, или на piazza, или в коридор, смотрящий на сверкающее солнце, яркие цветы и газон, на неподвижную воду и желтые банановые пальмы, на темное великолепие густых манговых деревьев.
Вместе с домом она получила мексиканку Хуану с двумя густоволосыми дочками и сыном. Семья ютилась в тесной постройке за домом, позади столовой. Снаружи виднелись колодец, кухонька, в домике же семья спала на циновках, брошенных на пол. Там барахтались куры в луже и, когда поднимался ветер, лопотали банановые пальмы.
В распоряжении Кэт было четыре спальни. Она выбрала ту, где низкое, забранное решеткой окно выходило на улочку с заросшей травой булыжной мостовой, заперла двери, закрыла окна и улеглась спать, сказав себе: «Наконец я одна. Теперь нужно позаботиться лишь о том, чтобы больше не позволять шестерням окружающего мира зацепить себя, и не утратить того главного, что мне открылось».
Она испытывала странную усталость, ощущение, что не может пошевелить ни ногой, ни рукой. Она проснулась к пятичасовому чаепитию, но в доме не было чая. Хуана помчалась в отель, чтобы там раздобыть щепотку.
Хуана была женщиной лет сорока, низкого роста, с круглым смуглым лицом, раскосыми черными глазами, всклокоченными волосами и утиной походкой. По-испански она тараторила так, что не уследишь, к тому же словно каша во рту и постоянно добавляла «n». И вид неряшливый, и речь такая же.