Глава IX
Casa de las cuentas[69]
Скоро Кэт полюбила хромую, неряшливую Хуану и се девочек. Четырнадцатилетняя Конча была толстой, неповоротливой и диковатой, с копной черных вьющихся волос на голове, которую она вечно скребла. Марии было одиннадцать, и это было робкое, хрупкое, как птичка, существо с огромными глазами, которые, казалось, вбирали в себя весь свет, окружающий ее.
Это была беззаботная семья. Хуана признавала, что у Хесуса отец другой, чем у других детей, впрочем, глядя на них, можно было заподозрить, что каждый от разных отцов. Но всей семье было свойственно насмешливо-беспечное отношение к жизни. Они жили одним днем, упрямо безразличные к трудностям, не думая ни о прошлом, ни о настоящем, ни о будущем. Даже деньги их не интересовали. Все, что зарабатывали, они тут же тратили и забывали об этом.
Без цели и смысла, они просто жили a terre[70], на темной, вулканической земле. Нельзя сказать, что жили, как животные, потому что мужчины и женщины и их дети не могут быть животными. Это нам не дано. Иди, ибо, однажды пойдя, нет тебе пути назад! — гласит великое Наставление, которое вдохновенно увлекает нас вперед. Когда человек неблагодарно пытается вернуться на старую, пройденную ступень эволюции, он опускается до грубого и нищенского существования.
Отсюда злобный страх, и удивление, и страдание в черных глазах семейства. Страдание человеческих существ, которые беспомощно сидят на корточках возле своего незаконченного «я», бессильные отвоевать свою душу у хаоса и равнодушные ко всем другим победам.
Белые люди тоже начинают терять душу. Но они завоевали низшие миры металла и энергии, так что они со свистом носятся в машинах вокруг пустоты, образовавшейся на том месте, где была душа.
Эта ее новая семья восхищала Кэт. Но также внушала определенную неприязнь.
Хуана и ее дети, раз уж нинья стала для них своей, были честны до невероятности. Щепетильны до того, что не трогали даже маленькой сливки в корзине с фруктами. И чуть ли не жаждали ей услужить.
Сами они не вылезали из грязи, безразличные к тому, в какой обстановке живут. Земля была для них огромной свалкой мусора. Все отбросы летели на землю, их это ничуть не волновало. Им почти нравилось жить milieu[71] блох и старого тряпья, обрывков бумаги, банановой кожуры и манговых косточек. Вот клок моей одежды! На, земля! Вот волосы с моей расчески! На, земля!
Но Кэт этого не выносила. Ей не было все равно. И семья тут же ответила радостным согласием, потрясенная тем, что для нее это так важно. Они мели патио метлой так усердно, что смели верхний слой почвы. Надо же! Нинья беспокоится о чистоте.
Она, конечно, удивляла и забавляла их. Но с классом господ они ее не связывали. Просто не совсем понятное, любопытное, удивительное существо.
Нинья хочет, чтобы aguador[72] приносил ей два botes[73] горячей воды, быстро, из горячего источника, она будет мыться каждое утро. Надо же! Мария, иди скажи aguador’y, чтобы бегом нес воду нинье.
Потом они чуть ли не возмущались, что она запиралась, принимая ванну. Она для них была своего рода богиней и пробуждала в них любопытство и изумление; но она должна была всегда оставаться доступной. А положение богини, постоянно доступной людям, порой бывает незавидным, как вскоре Кэт обнаружила.
Нет, место ниньи было совсем не синекурой. Едва свет под окнами слышалось шарканье метлы. Кэт оставалась в постели, двери закрыты, но створки наверху распахнуты. Суета у калитки! Кто-то предлагает купить два яйца. Где нинья? Она спит! Суета продолжается.
Aguador! Ах, горячая вода для ниньи! Она спит, она спит.
— Нет! — кричит Кэт, набрасывая халат и отпирая дверь.
Входят дети с ванной, следом aguador с двумя керосиновыми канистрами горячей воды. Двенадцать сентаво! Двенадцать сентаво для aguador’a. No hay[74]! Нет у нас двенадцати сентаво. Потом! Потом! Aguador выбегает рысцой, на плече коромысло. Кэт запирает дверь, закрывает верхние створки и садится в ванну.
— Нинья? Нинья?
— В чем дело?
— Яйца варить или жарить или rancheros[75]? Как ты хочешь?
— Вареные.
— Кофе или шоколад?
— Кофе.
— А может, чай?
— Нет, кофе.
Купанье продолжается.
— Нинья?
— Что?
— Кофе кончился. Мы пойдем купим.