— Да, как вы думаете — почему? — спросил Клайв, без выражения глядя на Анну. — Потому что мы не можем прийти к согласию. А почему мы не можем этого сделать? Потому что они ошибаются. Кларк, Лаам, Чанг, Хелланд и Тюбьерг. Они ошибаются.
Анна не обратила внимания на его реплику.
— Вас невозможно уличить в анатомических или связанных с изучением окаменелостей ошибках. Невозможно. Я просмотрела все материалы и увидела, что сценарий всегда один и тот же. Вы и ваши оппоненты по-разному смотрите на одни и те же кости, поэтому вы делаете разные выводы. Это порочный круг. Вы никогда не придете к общему знаменателю. Я была близка к тому, чтобы сдаться, — она вдруг угрюмо посмотрела на Клайва. — Я не представляла, что я могу добавить в этот спор. Вы стояли каждый на своем в течение стольких лет, как же я должна была бы… — Фриман посмотрел на свои часы. Анна сделала шаг по направлению к нему и посмотрела на него испытующе.
— Тогда я проверила ваш фундамент. И он насквозь гнилой.
— Утверждения без доказательств, — сказал Клайв, зевая. — Ненаучные голословные утверждения студента-дипломника, — он снова потянулся за курткой.
Анна протянула ему лист бумаги, который он инстинктивно взял.
— Прочтите, пожалуйста, то, что здесь написано, и скажите, согласны вы с этим или нет.
Фриман на мгновение озадаченно взглянул на Анну, потом опустил голову и быстро пробежал глазами страницу.
— «Основополагающие правила, которых следует придерживаться каждому, кто хочет называть свою работу научной», — прочитал он. — Что это?
— Просто прочтите, пожалуйста, и скажите, согласны ли вы с тем, что здесь написано.
Клайв продолжил читать. Пожал плечами.
— Да, это же элементарно, — сказал он наконец. — Требование внутренней последовательности и убедительной аргументации при выборе любой научной позиции или отказе от нее. Что, вот такому вас учат в магистратуре Копенгагенского университета?
Анна заметила вдруг, что покрылась испариной.
Он направлялся прямиком в ловушку.
— То есть вы согласны с тем, что здесь написано?
— Совершенно согласен, — Клайв положил бумагу на колени и снова без выражения посмотрел на Анну.
— Тогда вы можете объяснить, почему ваша аргументация, в частности касающаяся вопросов, посвященных перьям, страдает именно вопиющей непоследовательностью, которой, как вы только что признали, не должно быть места в научной работе?
Наступила тишина, потом Фриман спросил:
— Это что еще за чушь?
— Это ваша чушь, профессор Фриман, — Анна пролистала свои бумаги. — В 2000 году Чанг и Лаам описали синозавроптерикса как имеющего хорошо сохранившиеся перьеподобные кожные образования, и с тех пор динозавры, снабженные более или менее выраженными перьеподобными образованиями, в буквальном смысле просто возникают из-под земли один за другим, например тираннозавр рекс, найденный в 2005 году. Ваши противники убедительно и аргументированно доказывают, что эти структуры гомологичны перьям, что перья поэтому не являются диагностической характеристикой, свойственной только птицам, но характеризуют гораздо более широкую группу хищных динозавров, включающую в себя птиц. Одним из наиболее невероятных следствий этого является факт, что развитие перьев предшествовало появлению способности к полету, — Анна мельком взглянула на Фримана. — Вы, разумеется, совершенно с этим выводом не согласны и пишете в 1985, 1992, 1995 годах, три раза в 1997 году, снова в 1999 году и еще шесть раз в период с 2001-го по 2004 год в разных научных журналах, что развитие пера связано исключительно с развитием полета и что только гораздо позже перья стали служить животным для сохранения тепла. Так?
Фриман неприветливо кивнул.
— Вы также несколько раз пишете, что, с точки зрения эволюции, было бы расточительством развивать сложные контурные перья только для того, чтобы использовать их только для теплоизоляции. Таким образом, найденные образования, может быть, и являются перьеподобными, но это не настоящие перья. Вместо археоптерикса вы и ваша команда указываете на архозавра лонгисквама как на кандидата на пост предка птиц, правильно?