Клайв стоял, уставившись на Майкла.
— Я добывал для этого отделения деньги в течение тридцати семи лет, — прошептал он. — При каждом без исключения распределении средств.
— Поэтому это должно прекратиться сейчас. Пока игра еще не проиграна. Дальше так продолжаться не будет. Вы получали бы все меньше и меньше грантов, под конец — вообще никаких. Кроме того, это требование университетского совета. Немедленное слияние отделений и ваш уход на пенсию.
— Мне еще нет даже шестидесяти, — сказал Клайв.
— Я должен был рассказать вам об этом еще до того, как мы вылетели в Европу, в крайнем случае в самолете, — сказал Майкл. — Но это было слишком трудно.
— Бизнес-класс и ужин в ресторане с мишленовской звездой? Это что, отступные от отделения? И собрание! — торжествующе выкрикнул он. — То собрание, на которое меня — вот ведь совпадение какое — не пригласили!
— Мне правда очень жаль, — снова сказал Майкл.
Клайв сжал руку в кулак.
— Я хочу побыть один, — сказал он. Майкл всплеснул руками.
— Я вам сочувствую, правда, — по-товарищески сказал он, — но жизнь ведь продолжается? Вы столько вложили в это дело, и мы все прекрасно это понимаем… без вас отделение не было бы таким заметным и…
— Я хочу побыть один! — заорал Клайв.
— Ну-ну, успокойтесь. Это же не мое решение, — обиженно сказал Майкл и пошел к выходу. Он слегка качал головой на ходу, самозваный верховный жрец высокой морали.
Оставшись в одиночестве, Клайв обернулся и посмотрел на огромный экран для PowerPoint презентаций. Он чувствовал себя окаменевшим, полным ненависти. Когда он снова услышал шаги, то подумал было, что Майкл вернулся. Но это был не Майкл. К нему подошла та самая девушка, которую он видел на похоронах Хелланда шесть часов назад. Она протянула ему руку, и он инстинктивно ее пожал.
— Меня зовут Анна, — сказала она. — Мне нужно с вами поговорить.
— Вы были сегодня на похоронах Хелланда, — сказал Клайв. — Почему вы на меня так глазели?
— Я удивилась, когда увидела вас там, — спокойно ответила она. — Чистое любопытство.
У нее были почти желтые глаза и самодовольная складка у рта.
— Это еще почему? — спросил Клайв, принимаясь складывать свои бумаги в папку.
— Я пишу диплом под руководством Хелланда и Тюбьерга, — сказала она. — Я изучала спор о происхождении птиц. Я бы очень хотела обсудить с вами некоторые анатомические детали. В Зале позвоночных. Вы сможете со мной там встретиться? Завтра… Или лучше в понедельник? Вы же еще не уедете в понедельник?
Он уставился на нее.
— То, что вы дипломница Тюбьерга и Хелланда — для вас же хуже, — сказал он, надевая куртку и беря в руки папку. — О чем мне с вами говорить? Хелланд, к сожалению, мертв. Тюбьерг… — он взглянул на нее, — Тюбьерг даже не потрудился прийти сегодня. Мне не о чем говорить с их протеже. До свидания, — он захлопнул папку и стал быстро спускаться по широким ступеням между рядами парт. Девушка шла за ним.
— У меня для вас есть кое-что. От Тюбьерга, — сказала она вдруг. Он остановился и пробуравил ее взглядом:
— И что же это?
— Я не могу здесь об этом говорить, — сказала она, оборачиваясь через плечо, как будто у стен были уши.
— Почему он сам не может мне это отдать? — спросил Клайв.
— Я там вам все объясню. Это кость… Это очень сложно, — девушка выпрямилась и продолжила тихо: — Каково бы вам самому было, если бы вы вдруг вынуждены были признать, что ошибались? В течение всей своей научной карьеры?
— Ха, — фыркнул Клайв. — В тот день, когда Тюбьерг признает свои ошибки, солнце взойдет на западе.
Он пошел дальше по лестнице, вышел в коридор и прибавил шагу. Девушка прокричала ему вслед:
— Профессор Фриман! В понедельник в одиннадцать часов. В Зале позвоночных. Договорились?