– Мы вылетаем через три дня. Зубцебород сказал, что хочет проститься с нами, пока у него еще есть силы. Драконы предпочитают встречать смерть в одиночестве. В отличие от кобольдов, – добавил он тихо. – Этим чем больше публики у смертного одра, тем лучше.
Три дня. Через три дня наступит полнолуние. Все правильно. Для серебряных драконов – лучшее время для полетов.
– Не могу представить, что, когда я в следующий раз прилечу к вам в гости, Зубцеборода здесь уже не будет. Он был всегда, сколько я себя помню. Он был уже взрослым драконом, когда моя бабушка была ребенком. Такая долгая жизнь. Наверное, в конце концов от нее устаешь. Мне кажется, ему уже не терпится распрощаться с этим миром.
Бен молча кивнул. Он стыдился, что слезы, выступившие на глазах, не имели отношения к Зубцебороду – он просто не мог вынести мысли об очередном расставании с Лунгом. Привыкнет ли он когда-нибудь прощаться со своим драконом? Без жуткого ощущения, будто от него отрывают часть его самого?
Серношерстка, конечно, ничего не заметила. Кобольды вообще не отличаются чуткостью. Она гордо раскладывала перед ними свою добычу.
– Вы только поглядите! Неплохо за один поход, правда? Три лисички, четыре ежовика, четыре овечьих трутовника, два рыжика, один белый гриб и один подосиновик!
– Мимамейдр нравится ей куда больше, чем Подол Неба! – прошептал Лунг Бену. – В Гималаях, по ее мнению, вообще нет приличных грибов.
Серношерстка сердито глянула на дракона:
– И что, ты оценил мою жертву? Как бы не так! «Серношерстка, почему бы тебе не остаться в Мимамейдре? Серношерстка, я и без тебя справлюсь!» Противно слушать! – Она осторожно, словно хрупкий фарфор, укладывала грибы обратно в торбы. – У дракона должен быть кобольд. Так всегда было и так будет, списс йифтшлёрсопп! – Серношерстка обогатила свой и без того небедный запас ругательств норвежскими названиями поганок. – Даже если мне придется теперь до конца жизни питаться сморчками! Вот чего я никогда не пойму, – она перевела взгляд на Бена, – это почему у вас, людей, эта гадость считается деликатесом.
У дракона должен быть кобольд… «А у Повелителя драконов должен быть дракон!» – мысленно продолжил Бен.
Как же он ненавидел эту тяжесть на сердце! И все-таки, утешал он себя, это куда лучше, чем в те времена, когда ему не с кем было расставаться и не по кому скучать.
– Как ты думаешь, – предложил Лунг на ухо Бену, пока Серношерстка с победным кличем срывала с соснового пня склизкий желтый гриб, – не взглянуть ли нам, что там поделывают драугры? Кажется, они собирались устроить бега водяных коней.
Серношерстка еще укладывала новую добычу в торбу, а Бен уже сидел у Лунга на спине.
– Если Барнабас или Мухоножка будут меня искать, – крикнул он ей оттуда, – скажи, что мы вернемся часа через два!
– Мухоножка? – Серношерстка нахмурилась. – Волоконница трещиноватая! – Она сердито сплюнула и сбросила с бурой шерсти паука. – Пусть скажет спасибо, что я до сих пор не свернула ему тощую шею! Представляешь, он выдал мои лучшие грибные места ниссе только потому, что их ребятня любит белые грибы! Ниссе! Их еда – мушиные и комариные личинки, и нечего их баловать!
– Серношерстка, – строго проговорил Лунг, – ты, наверное, забыла, что Мухоножка рисковал ради нас жизнью?
– Ты имеешь в виду – после того, как предал нас?
Кобольды страшно злопамятны. Серношерстка никогда не забудет, что гомункулус служил когда-то злейшему врагу ее дракона, – не важно, что Мухоножка потом помог им одержать над ним победу. Крапивник… Золото в любом виде до сих пор напоминало Бену о нем. Чудовище, созданное человеком, убившее тысячи драконов и сожравшее одиннадцать братьев Мухоножки… Грифоны по сравнению с ним наверняка невинные младенцы.
Лунг протиснулся между деревьями, расправил крылья и взмыл в воздух. Бен вцепился в зубцы на его спине. Да, он будет скучать и по Серношерстке. Еще как! Странная вещь сердце. Пока дракон нес его в небо, Бену казалось, что оно вот-вот лопнет от счастья. Но он знал по опыту, что сердца отличаются поразительной прочностью.
Как в радости, так и в горе.
5. Единственный в своем роде
Когда Бен вернулся с прогулки с Лунгом, все остальные уже сидели за ужином. Мухоножка, как всегда, примостился за крошечным столиком, стоявшим у тарелки Бена. Хотбродд смастерил его специально для гомункулуса вместе с подходящим по размеру стулом (как и домик, стоявший у Бена на ночном столике). Барнабас беседовал с Таллемайей, их шведской кухаркой, чьи болотного цвета волосы выдавали, что мать ее была хульдрой. Бен не слышал, о чем они говорят, но не сомневался, что речь идет о провизии на дорогу. Ему уже случалось видеть такое выражение на лице Барнабаса: решение принято – они отправятся на поиски грифонов.