Правдоподобие этой личности доказывалось, например, тем, что старший брат генерала, тоже генерал-майор, Дитятин 1-й, был убит кирпичом, упавшим с крыши ненавистного ему военного министерства (он был нелюбим в высших военных сферах).
Тост генерала Дитятина на тургеневском обеде частично приводится здесь:
«Милостивые государи, вы собрались здесь чествовать литератора сороковых годов, отставного коллежского секретаря Ивана Тургенева! Я против этого ничего не имею… По приглашению господ директоров я явился сюда неприготовленным встретить такое собрание российского ума и образованности.
Хотелось бы говорить, но говорить, находясь среди вас, трудно: во-первых, разница наших взглядов, во-вторых, свойственная людям моей эпохи осторожность. Нас учили больше осматриваться, чем всматриваться, больше думать, чем говорить, словом, нас учили тому, чему, к сожалению, теперь… уже более… не учат.
Теперь, милостивые государи, я стою в стороне, пропуская мимо себя нестройные ряды идей и мнений, постоянно сбивающиеся с ноги, я всем говорю: «Хорошо!». Но мне уже никто, как бывало, не отвечает: «Рады стараться, ваше превосходительство», — а только взводные с усмешкой кивают головой».
Дальше отставной генерал-майор, «выражаясь риторическим языком», вспоминает, чему он был свидетелем — перелом и треск в литературе, когда сановные литераторы — тайный советник Дмитриев, генерал-лейтенант Михайловский-Данилевский и другие подвергались критике, и что из этого вышло. Были приняты меры, а критик испытал на себе быстроту фельдъегерской тройки. После этого стало тихо.
Что же происходит теперь? Дитятин рассказывает, что появился новый литератор сороковых годов — автор «Записок охотника», отставной коллежский секретарь Иван Тургенев. В простоте солдатского сердца Дитятин прочел «Записки» и обнаружил такие мысли, о которых «не решился не доложить» московскому генерал-губернатору графу Закревскому, князю Голицыну и митрополиту Филарету. Но владыка ответил, что это — веяние времени, и Дитятин понял, что дело его проиграно. Теперь он стоит в стороне и пропускает мимо себя нестройные ряды идей и мнений.
Речь Дитятина сразу восстановила у всех приятное расположение духа.
Так к своему таланту «неподражаемого рассказчика», первого автора и исполнителя эстрадного рассказа на русской сцене, И. Ф. Горбунов присоединил яркую сатирическую мистификацию — вымышленный образ военного, привыкшего к иерархии чинов, к субординации и к тому, чтобы «больше думать, чем говорить».
Таким и видишь перед собою этого надутого генерала, отставшего от жизни, но все еще пытающегося подавать свои советы во всех областях жизни, политики и литературы. Генерал Дитятин 2-й подал проект — ввиду экономических соображений кормить солдат прессованными костями. Налив рюмку очищенной и высоко подняв ее, он, как бы предчувствуя винную монополию, восклицал: «Сим победиши!»
Свои научные труды генерал ценил очень высоко. Когда в столицу прибыл персидский шах, генерал не преминул представить ему свои сочинения («Превосходство кремневого ружья» и «Неудобства пистонного запала»), принятые шахом благосклонно. Приказав перевести их на персидский язык, шах собственноручно начертал: «Благодарю. Не оскудевай умом!»
И генерал не оскудевал. С особым рвением он интересовался литературой и высказывал о ней остроумные суждения.
Прочитав «Демона», он говорил, что это — вещь политическая, ибо в ней есть такие стихи:
а под изгнанником рая Лермонтов, конечно, имел в виду генерала А. П. Ермолова!
В 1880 году в связи с открытием памятника Пушкину в Москве генерал Дитятин высказал свои симпатии поэту, хотя и с оговорками. Строго осудив некоторые произведения, он с похвалой припомнил воинственные стихи. При этом он указал, что фамилия поэта приятно звучит для уха старого служаки.
К сожалению, тост в честь Тургенева — чуть ли не единственное сохранившееся произведение Горбунова этого жанра. Но и оно создает замечательный литературный тип родного брата Козьмы Пруткова — генерал-майора и кавалера Б. П. Дитятина 2-го.
Отставной майор М. Бурбонов