— Дома нужно будет сообщить, — сказал Криш, — что на всем этом участке, начиная от Мунамяги, фронт дырявый, как решето, — разгуливай себе взад и вперед. Захватить Вишни ничего не стоит. Нужно людей побольше.
Ешка улыбнулся:
— Легко сказать побольше. А где их взять? Из волости и из города все молодые батраки на фронте. Ну, может, найдется еще несколько таких, как Алексис, но этого мало.
Зашумели кладбищенские сосны. Стрелки умолкли.
Под соснами снег был мокрый, и сани скользили бесшумно. Хоть ложись на мешки и слушай шум сосен. Они скрипели и гнулись на ветру.
Вдруг Ешка приглушенным голосом крикнул:
— Стоп!
«Стоп!», «Стоп!» — понеслось от саней к саням. Лошади остановились, люди спрятались за возами.
Они заехали в тень. Дальше дорога поднималась в гору и у кладбищенских ворот была ярко освещена луной. На дороге было пусто, но слышались тихие голоса — кажется, у ворот, недалеко от дороги.
Кто там мог быть в такой поздний час? Когда они выезжали из местечка, никто не умер. А стрелков хоронили на братском кладбище, за замковым озером.
Алексис остался у саней. Он плохо стрелял и боялся, что не успеет выстрелить вовремя. Да и должен же кто-то остаться у лошадей.
Остальные, кто с револьвером, кто с винтовкой, спрятавшись в тень, осторожно продвигались один за другим вперед. Никто их не услышит, они первыми нападут на противника. Только бы Алексису удалось справиться с лошадьми, если они испугаются стрельбы!
Голоса становились все слышней, но отдельные звуки никак не складывались в слова. Вероятно, разговаривали на незнакомом языке.
Но вот Ешка, шедший впереди, повернулся к остальным и прошептал:
— «Куррата». Понятно?
По уловленному слову можно было догадаться, что это были белоэстонцы, скорее всего, разведчики. Но сколько их — один черт знает.
Стрелки выстроились в косую линию, чтобы можно было дать чувствительный залп, так как подойти ближе нельзя: тень от сосен кончалась.
Наконец четыре человека вышли на дорогу и стали вглядываться в обе стороны. Дольше ждать было нельзя. Раздался залп. Один белоэстонец споткнулся, но все же сумел скрыться. Нападающие бросились в гору с диким криком, чтобы белоэстонцы приняли их за крупный отряд. У ворот никого больше не было, но вдали по освещенному луной кладбищу прыгали тени, как черные хлопья золы.
Преследовать белоэстонцев не имело никакого смысла. Револьвер на большом расстоянии бесполезен, да и выдавать свою малочисленность опасно. Поэтому Ешка со стрелками бросились на снег и выпускали по бегущим пулю за пулей, пока Уга и Алексис гнали лошадей в гору. За воротами дорога круто спускалась вниз. На вершине холма все бросились в сани и погнали лошадей к Вишням.
Алфред Зиедыньш
(1885—1944)
РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ГОРОД
Отрывок
1
Нею дорогу не смолкали жаркие споры и диспуты.
Больше всех доставалось коммунистам. Как обычно, ругали за голод, тиф, реквизиции. Поносили чекистов и трудовую повинность. Рассказывали небылицы об их якобы разгульной жизни. Защищали дезертиров: война, дескать, есть война, и какого рожна кровь проливать — за Николашку ли, за Ленина ли...
По углам шептались о Деникине, о скором падении большевиков. Теперь-то уж недолго осталось ждать. Главари, мол, ихние заграничными паспортами запаслись. Ну, а мелкой сошке, той не сдобровать...
За коммунистов вступались немногие, но попадались и такие, особенно среди красноармейцев. Те держались как могли — убеждали, а то и просто грозили...
Крик и споры на станциях немного стихали, когда на перроне появлялись милиционеры и агенты Чека. К властям еще сохранилось известное уважение...
Антон Крауя больше помалкивал. Наблюдал, прислушивался. Известное дело, дезертиры, мешочники, спекулянты — эти не могут иначе ни думать, ни говорить. Вся жизнь мешочника в его грязном замаранном мешке... Пускай болтают, пускай ругаются...