Смерть безобразна. И в безобразии этом совершенна. Скорее всего, каждый из убитых Лорой мужчин ее заслужил. Она слышала плач обманутых женщин, видела муки их, рожающих бастардов в грязи и сырости. Их обида и ярость порой заполняли голову Лоры, и она просыпалась в тепле и уюте своего ущелья. Выходила на воздух, поднимала лицо к небу, а потом, получив благословение луны, карабкалась на вершину утеса, высматривая корабли…
И лишь сегодня проснулась от прикосновения губ к губам. Это был образ того, кого она похоронила в памяти. Его кровь впервые напоила реку, и Лора не жалеет, только вот…
Солнце. Небо низкое с сизыми мазками облаков. Персиковый бок его тонет в Рейне, а голубой купол взрезан острыми крыльями чаек. Они кружат над Лорой, пищат, злятся. От криков их болит голова, и всего-то нужно – лечь на волну. Вода излечит, принесет покой. И больше не позволит разбудить Лору днем. Не разрешит потревожить…
– Ты заблудилась?
Вопрос заставляет обернуться. И близость ярко-синих глаз обескураживает. В уголках этих глаз притаились пучки неглубоких морщинок. Мужчина, догнавший ее, молод и силен. Темные волосы ласкает ветер, порывы его раздувают полурасстегнутую рубашку, и Лора скользит взглядом по сильной груди, по загорелому рельефу предплечий. Она отмечает мощь ровных ног, до колен прикрытых подвернутыми штанами. Неподалеку, накренившись и утонув дном в песке, дожидается лодка.
Лора старается не думать, насколько он похож на того, другого. На ее первого, с которого все началось. Он предал ее. Тогда она впервые убила.
Вода волнуется, шипит, пенится. Уже не просит – требует. И Лора не помнит, зачем вообще бежала. Память коварна, она играет против Лоры. Солнечные лучи обжигают плечи, и глаза все еще слезятся. От жары плавятся мысли, и лишь в груди разгорается жестокий, неутолимый голод.
– Как тебя зовут?
Синие глаза смотрят участливо, от него удушливо пахнет жизнью, а на шее слева маняще бьется жилка. Лора смотрит на нее. Облизывается. Сглатывает вязкую слюну. И понимает: от себя не уйти. Она устала бороться с судьбой. Видимо, нужно покориться, однако...
– Беги... – Слово выходит сдавленным, сухим. Шелестит на ветру, рвется тонкой бумагой, поднимается ввысь. И Лора боится, что синеглазый ее не услышал. Потому повторяет уже громче: – Беги!
Разворачивается к воде и, не раздумывая, ныряет в темную пучину...
...В ущелье темно. Холодно. И Лора мечется, царапает ногтями горящее горло. Даже во сне жажда не отпускает, дурманит, нашептывает голосами обиженных женщин.
– Выйди, Лора. Спой.
Она встает. Снимает платье, ибо нагота честна и беспощадна. Ступает аккуратно, крадется на цыпочках к выходу из своего убежища, похожего на могилу. Подставляет лицо прохладному ветру, проводит гребнем по волосам. И чувствует, как внутри рождается песня.
Песня ведет на вершину. Туда, откуда видна покрытая рябью-чешуей широкая спина Рейна, вьющегося между холмами. Туда, где ночное небо касается макушки Лоры, лаская, словно материнская длань. Там, внизу, у склона холма свернулась стайка острых скал, и темные воды Рейна укутали их, спрятали от любопытных взглядов. До поры.
Песня просится на волю, и Лора выпускает ее. Она манит, притягивает, побуждает подплыть ближе, прислушаться. Голос Лоры проникает даже сквозь толщу воды – прекрасный, чарующий. И мелькают у поверхности серебристые хвосты русалок.
Лора не сразу замечает лодку. И взмах весла заставляет ее вздрогнуть. Испугаться. И песня смолкает резко, оборвавшись. Тот, кого она видела днем, испуганно смотрит в сторону утеса.
– Что я наделала?! – мелькает запоздалая мысль.
– Пой, Лора! – едкими голосами в голове шипят растревоженные близостью добычи русалки.
Рейн шевелится – неповоротливый, сонный. Заворачивает опасные водовороты, выбрасывает на поверхность мусор и обрывки водорослей. И цепляет невидимыми пальцами легкую лодку, тянет в пучину. Рейн недоволен. Тот, кто находится в лодке, один, а потому жертва кажется ничтожной. Она не способна утолить голод реки.
Он стоит прямо, выронив весло и смирившись с судьбой. Лора не видит его глаз, но ей кажется, он смотрит прямо на нее, в нее, проникая взглядом в самые глубины души. От этого взгляда тепло, и голод отступает.
Лодку опасно кренит, парень покачивается и, не удержавшись, падает в объятия реки. Взмахивают хвостами голодные русалки, устремляясь к добыче... И тогда Лора сжимает кулаки. Трещит, ломаясь, костяной гребень. А Лора, оттолкнувшись от края утеса, ловко прыгает в холодную пасть Рейна.
Мрак и вода…
Цепкие когти русалок, не готовых расстаться с обедом. Лора отмахивается от них, хватая мужчину за шиворот, из последних сил толкая к поверхности. Водоросли спутали ноги, тянут ко дну, и она делает последнее усилие, чтобы спасти несчастного, плененного волшебным голосом Лоры.
Пожалела. Нарушила клятву. А это значит... смерть. Но Лора больше не боится смерти, единственное, что сейчас страшит – не уберечь.
– Пощади, – безмолвно кричит она Рейну, выпуская в воду стайку пузырьков. – Оставь ему жизнь.
Время замирает на несколько мгновений, и Лоре доступны обрывочные картинки будущего. Горячий песок. Куски исковерканной рекой лодки. Обломок весла. Мужчина, лежащий на спине и раскинувший руки, будто желающий обнять весь мир. На лице его – облегчение. Счастье, выраженное в блаженной улыбке. Широкая грудь вздымается рваными вдохами.
Лора закрывает глаза, и видение гаснет. Она проваливается в объятия Рейна и понимает лишь одно: прощена.
Последнее, что она замечает – рассерженные лица русалок, уплывающих прочь, и широкую толщу воды, через которую едва проглядывает ночное небо. Небо удаляется, и тело идет ко дну, но Лора уже не видит этого.
Она свободна.