У лужайки, возле чахоточных крокодилов, стоял человеческий экземпляр женского пола. Экземпляр как экземпляр, таких хоть пруд пруди — в метро, в троллейбусах, на улицах в вечерний час. Все отполировано было по стандарту. На голове — некое устройство из волос, позже обнаруженного протеза под ними и множества шпилек. На ногах выходящие нынче из моды туфли с устремленными ввысь каблуками — ни дать ни взять два огромных ухналя, острыми концами поставленные на землю. (Жители городов, для которых старый, добрый конь, всегда настраивающий меня на лирический лад, скоро превратится в ископаемое, вроде мамонта, уже забыли об этих гвоздях для подковки копыт. А ведь во времена не столь отдаленные они продавались в каждой скобяной лавке оптом и вразвес).
Единственно примечательным в экземпляре была юбка, можно сказать — ошеломляющая юбка. По изумрудного колера ткани скакали мустанги, дымили карабины, на бедрах росли красавицы пальмы, а среди всего этого размещались в овалах звезды мирового экрана, восходящие на Парнас и выходящие в тираж. Поклонники десятой музы могли обнаружить здесь Элизабет Тейлор, Алена Делона, Катрин Денев. На тыловой части сосредоточились Стефания Сандрелли, Клаудия Кардинале и еще какие-то.
Юбка производила неизгладимое впечатление. Блюстители нравственности бросали на нее уничтожающие взгляды и, проходя мимо, шипели, как кобры. Юные модницы заглядывали спереди, забегали назад и грустно хрюкали. Между тем объект внимания равнодушно жевал сливы. Они извлекались из кулька, механически вытирались о ладонь, а затем попадали в рот; косточки сбрасывались в траву.
Жизнь есть прочная цепь закономерностей. Это изучил каждый школьник. Но иной раз положенное течение жизни может оборвать самый нелепый случай, заурядный, никем не предвиденный. В канун битвы под Ватерлоо кто-то из французского штаба случайно забыл нанести на карту овраг, полукольцом огибающий поле. Утром, ничего не подозревая, сюда понеслись кирасиры. Кони не удержались на откосе и стремглав летели вниз, ломая ноги. Всадники скатывались под копыта. Задние мяли передних. Не случись ошибки топографа, Наполеон — чего доброго — мог бы разбить англичан. В антракте «Царя Салтана» прибывший в город Столыпин случайно подался к барьеру оркестра. Здесь его и порешила пуля. Сверни Столыпин к царской ложе или в проход, Богров в толчее мог промазать.
Не сделай она два шага влево, я бы не валялся сейчас на этой продавленной тахте, не трясся, едучи сюда, в автобусе.
Быть может, судьба никогда не привела бы меня на эту околицу. Но два шага влево были сделаны, всего два шага к чернеющей в траве крышке водосточного люка — всем своим острием каблук врезался в дыру крышки. Из кулька посыпались сливы.
Первые усилия выдернуть каблук были тщетными. Казалось, что нога с обувкой прикована к диску навечно, но после нового рывка раздался звук, напоминающий хруст вырываемого дантистом зуба — каблук застрял в диске, а жертва аварии замерла, как цапля на болоте, чуть поднимая вверх увечную туфлю.
Кто-то ахал, кто-то ухмылялся. Стали поднапирать зеваки. И тут, сам не знаю почему, я решил быть джентльменом. Я протиснулся поближе, ухватился за каблук и, поднатужась, вместе с ним потянул крышку, кое-как вышиб каблук ладонью, а крышку поставил на место.
— Женя, послушай, а когда у нас будет много денег, поедем в Болгарию, на Золотые Пески.
— Что ж, я не против.
— Ты считаешь меня дурой, правда?
Я принимаюсь доказывать, что не считаю ее дурой, а она уверяет меня в обратном.
В комнату врывается ошалелый вопль битлов. Это идет под окном какая-то компания со спидолой.
— Но ты не должен считать меня дурой… — шепчет она.
Хлопает калитка, компания уже на улице, и вместе с ней утихают битлы.
Я хочу сказать ей наконец, зачем пришел сюда сегодня. Слова уже на кончике языка, но внезапно рождается новое:
— Эх, а хорошо бы в Париж…
Пауза.
— Как ты думаешь, Женя?
— Париж так Париж.
— Нет, правда, были бы деньги…
Я все же хочу сказать ей… но уже забыты и Павловск, и Золотые Пески, речь идет о преимуществах Парижа перед Варной, о том, что она вычитала в романах и видела в фильмах — о площади Согласия, о Моне Лизе и Нике Самофракийской, о Pont Neuf через Сену.
— Только имей в виду: это не новый, а самый старый мост.
Я знаю, что Pont Neuf — старый мост, знаю и о бронзовом Генрихе IV на коне, в самом центре…
Мы покидали место происшествия подобно двум воинам, бредущим с поля брани. Она шла, припадая на левую ногу, я слегка поддерживал ее за локоть. Вслед нам радио выводило: