Я совсем забыл о Димке. Правда, стоит ли ворошить былое, даже мимоходом, когда все отрезано? И сразу вспомнилось метро, этот взгляд в упор и вся она — поникшая, уходящая все дальше и дальше. Вот бы Дикая узнала! Я даже вздрогнул…
— Да, простофиля, — продолжает Кира, вертя вилку. — Сдалось мне ваше присутствие!
А я думаю о своем. Узнай она про все это, про мой звонок — мне бы несдобровать. Такие рубят с плеча, пощады не жди. Тем временем Ростик несет поднос с закуской, коньяком и минеральной. Расставляет на столе тарелки, рюмки, фужеры, откупоривает воду и снова исчезает.
— Ох, вылетишь в трубу, — косится Кира на графин. — Завтра пойдешь одалживаться.
— Вы мне надоели, док, — говорю я. — Давайте-ка лучше за встречу.
Мы сдвинули чаши, свою я осушил до дна, она же отпила половину.
— А теперь рассказывай о себе. Замуж еще не вышла?
— Не берут, — усмехается она. — Ты же не хочешь.
— Вот те раз! Бросить все — свое логово, науку и — в твою тьмутаракань? Довольно с меня Капайгорода. Да ты ешь, ешь.
— А знаешь, — говорит она, закусывая, — мне почему-то казалось, что ты был в меня влюблен.
— Хватила!
— Ну, не то чтобы по уши, а так — слегка, чуть-чуть. Признайся, было?
— Разве что чуть-чуть.
— То-то. Даже вирши мне читал. Помнишь, на втором курсе, под Новый год. Какая-то пчела… В разрезах полагающихся… Вот черт! Вылетело.
Я пытаюсь вспомнить:
— Боже, как давно это было! — вздыхает она. — Сто лет назад… Может быть, никогда не было. А, Женя?
Ростик приносит шницели, убирает пустые тарелки, расставляет новые.
— Больше ничего не нужно?
— Ничего, — очнувшись, говорит Кира. — Спасибо, Ростик, добрая вы душа.
Мы снова одни, я наполняю рюмки.
— Выпьем, что ли?
— Эх, пожалуй! А сейчас смола инеем серебрится.
— Что-то не приметил.
— Разве не видно?
И встряхивает вправду седеющими прядями.
В глазах слезы. Чтобы не разреветься, она все закусывает губу, и краска расползлась вокруг рта.
Так вроде бы без причины прорвется наружу бабье, все то, что ноет внутри, и больше всего по ночам, когда лежишь один на один с подушкой и не можешь сомкнуть глаз. И эти неумолимо убегающие годы, и эта не перегоревшая еще обида.
Нужно немедля повернуть на что-нибудь другое, постороннее.
— Вот завела Лазаря, — говорю я. — Скажи лучше, как поживает твой кретин.
Я рассчитал верно — она мигом оживилась, минор как рукой сняло:
— Уже читаем, пишем! Чуковского, Пушкина на память жарит. Не оглянуться — как в школу…
— До чего же одаренное дитя!
— Только не язви, пожалуйста.
— Послушай, не кажется ли тебе, что папы и мамы любят в детях не столько самих детей, сколько воспоминания о собственном детстве?
— Какая чепуха!
— А потом требуют у них за это благодарности.
— Браво, браво, Спиноза!
…мы болтали о том, о другом — о ребятах с курса, кого куда занесла судьба, о Лаврентии и, точно сговорившись, — ни слова о Димке. Она взглянула на часы:
— Пять минут пятого! Ростик, где вы?
С блокнотом в руке к нам шел Ростик.
4.
Кажется, получилось складно — «…это свидетельствует о наличии в желудочном соке фермента гомоксилазы…» Стоп! Чего, чего? Какого еще «гомо»? Аккуратно, чтобы не продрать бумагу, соскабливаю ланцетом «гомоксилазу» и четко, буква к букве, вписываю «гексокиназу». Обнаруживаю и запятую, невесть как оказавшуюся перед «ферментом», скоблю и ее.
За окном сумерки. Часы показывают половину десятого.
Читаю дальше. Ну, право же, недурно. Лаврентию понравится. «Особое значение следует придать различным комбинированным методам лечения, включающим» Так, так… «включающим» — слава богу, хоть здесь ляпов нет, скоблить не надо. Так-с — «…лучевую терапию, а также применение химиотерапевтических или гормональных препаратов…»
Да, пишем мы ловко, что и говорить! На бумаге получается, а доходит до дела…
На пороге Катя.
— Ну, что там, Катюша?
— Все нормально вроде.
— Андрей?
— Уснул наконец.
— И пусть себе. А Захар?
— Лежит тихо. Кажется, легче.
— Зайду еще раз. Вот только кончу и к Ананию Ивановичу наведаюсь. Если что — звони сюда или в реанимацию.
Катя кивает и скрывается за дверью.
Принимаюсь за последнюю страницу. Здесь она угадала в самый раз — подпись Лаврентия точно через три интервала от последней строки. Точка в точку — «…применение известных радиоактивных изотопов, обладающих избирательным воздействием…» Так, так, дальше… и — конец.