— Евгений Васильевич, а почему я вас вчера не видела?
Пока что все идет отлично. Я измерял группу усиленного питания и всюду — рост опухоли, интенсивный рост.
— Евгений Васильевич…
— Погоди, — отмахиваюсь я, заполняя графу. — Чего тебе?
— Почему вас не было?
— Где не было?
— На Марьяновиче, конечно. Антонина Викторовна достала билеты всем, кто записался.
Трезвон вокруг этого Марьяновича стоит у нас вторую неделю. С тех пор, как в городе появились афиши.
— Неужели не читали объявления в вестибюле, не слыхали, в конце концов?
— Читал, слыхал, наслышался, — говорю я, устанавливая на столе клетку с голодающими.
— И не пошли! — пожимает она плечами. — Странно, высшей степени странно… Поверьте, впечатление потрясающее.
Я оглядываюсь по сторонам.
— Послушай, сорока, куда ты девала корнцанг?
Возвращаясь к нашей прозе, она достает его с пола.
— Пожалуйста.
Я вынимаю первую крысу и прижимаю ее к столу.
— Держи, только покрепче.
На голоде крыса стала еще злее. Извиваясь, она свирепо скалит зубы.
— Евгений Васильевич, мне страшно.
— Снова?
Не пойму, трусит ли она в самом деле, или прикидывается. Не иначе — прикидывается, для пущего куража.
— Ой, как страшно!..
Однако под моим взглядом принимает у меня корнцанг и, держа его двумя пальцами, пятится в сторону.
— Имей в виду, — предупреждаю я, — вырвется — сама ловить будешь.
Волей-неволей она возвращается к столу, я же прикладываю к опухоли штангенциркуль.
— А если укусит? Смотрите, на палец уставилась!
— Укусит — оттяпаем палец.
— Ой! Теперь на руку…
— Оттяпаем руку, по самый локоть. Раз — и как не бывало.
— Вы все шутите.
И здесь отлично. Наросло, как я думал, чуть-чуть. Втолкнув крысу в пустую клетку, я делаю запись в журнале, а затем достаю новую.
— Что же это… — лепечет она. — Всех так, одну за другой?
— А ты как думала, — говорю я, протягивая ей корнцанг.
— Нет, я не могу!
Крыса вертится в воздухе, стремясь вырваться из тисков.
— Ну?
— Не могу, я боюсь…
— Довольно болтать, — обрываю я. — Вот съезжу по одному месту, куда боязнь денется!
Само собой, я говорю это для острастки, но она принимает все всерьез. Выхватывает у меня корнцанг с крысой и с маху опускает его на стол.
Снова опухоль меньше нормы. Едва-едва.
— Евгений Васильевич, вы забываете, что я все-таки женщина.
— Ты-то?
— Разумеется, я — кто же еще? И вообще с вашей стороны…
Пожалуй, она права. За год-другой этот недоросток войдет в свою пору и обернется обжигающей карменситой. Уже сейчас все задатки налицо.
Я делаю новую запись. Она сидит на диване, поджав губы.
— Вот Вадим Филиппович совсем другой. И вежливый, и уважительный.
— Помолчи, ты мне мешаешь.
— Могу и помолчать.
— Сделай одолжение.
…Мы исследовали всех голодающих, потом всю биогенную группу и всех контрольных. Пока что все идет как по маслу. Так бы дальше! Что-то будет в следующий раз? Я прикидываю — двадцать пятого, двадцать девятого… Потом выпадает на шестое, после выходных. Если и в августе получится…
В лабораторию заглянула Лошак.
— Рассмотрели, Варвара Сидоровна? — спрашиваю я.
Окинув мою панораму и не сказав ни слова, она делает утвердительный жест.
— И каков приговор?
— Не приговор, — поправляет она, — а решение. Дадим, как просите, — сто рублей, на три месяца. Завтра можно получить.
И с тем скрывается за дверью.
Четко, сжато, выпукло. Я не успел сказать «спасибо». Чего же лучше! Всю неделю меня осыпают удачи. Одна за другой, наперегонки — в понедельник я взял ее из больницы, позавчера вышла статья, значит, в начале августа придут деньги. Как раз к приезду Лаврентия. Можно было бы и не просить в кассе, до двенадцатого они будут наверняка. Но лучше иметь загодя. Двенадцатого у нее день рождения, и я присмотрел ей в ювелирном магазине золотые часы с позолоченным браслетом. По цене вполне сносной. Остаток пустим на все прочее. И наконец — вот это, сегодняшнее. Я с нежностью оглядываю клетки. Если так пойдет дальше…
Тем временем Клава умостилась на табурете. С коленями, уткнувшимися в подбородок, она напоминает нечто среднее между фавном на пеньке и роденовским мыслителем.
— Евгений Васильевич, а зачем вам деньги?
— Это не твое дело.
— А куда вы денете их потом? — кивает она в сторону крыс.