— Я здесь работаю не первый день и торгую по рекомендации. Где бы ни был ваш мозоль — на пальце, на пятке, на ладони…
Немцы попадались редко, зато тут и там мелькали черные мундиры полицаев.
Наконец Логвин приметил свободное место и определился между профессорского вида стариком, сидящим над разложенными по подстилке книгами — брокгаузовские Шекспир и Пушкин, тома словаря «Гранат», академские Козьма Прутков, «Декамерон», и веселым, разбитным человеком, торгующим иконами. Тот сразу же пригласил его в компанию:
— Прошу, прошу до нашего шалашу.
Логвин развязал шнур, достал подстилку и принялся раскладывать на ней свой товар — утюг, медный таз, патефон с пластинками и прочее, обреченное на сбыт.
Неумолкаемый галдеж перекрывал баритон расположившегося здесь же химика. Он предлагал желающим средство от пятен:
— Вас пригласили в приличный дом, неосторожным движением руки вы опрокидываете тарелку с супом на платье вашей великолепной соседки. Дома ее ждет разъяренный муж, сплетни соседей, семейная драма, бытовой скандал… Но всего этого можно избежать, приобретя китайский корень «люци-люци». Вы трете раз, вы трете два — и жирного пятна как не бывало…
Усевшись на привезенной из дому скамеечке, вытянув наконец онемевшую ногу, Логвин стал дожидаться покупателей. Невдалеке, где народа было пожиже, он видел, как четверо в черных мундирах отнимали у какой-то женщины тугой зеленый сверток. Она отчаянно упиралась, прижимая сверток к себе. Тогда один из четверых, подобравшись сзади, вырвал его из рук женщины и, как мяч, перебросил другому. Некоторые всматривались в ту сторону, остальные — к таким делам привычные — и голов не повернули.
Между тем к Логвину подошел покупатель, совсем молодой парень, лет двадцати — не более.
— Продаешь, пан? — по-деловому кивнул он на товар, разложенный по подстилке.
— Это я то?
— Ну а кто же еще! Хочешь, все оптом возьму, гамузом? — И, не дожидаясь ответа, стал на колени, начал вертеть ручку патефона.
— Пружина липовая, — заметил он скептически. — Дай-ка снимем пробу.
Логвин протянул ему пластинку.
Покупатель сдул с нее пыль, поставил на диск и повернул мембрану. Под иглой зашипело, а затем понеслось:
Все замерло. На этот раз головы повернули все. Над базарной площадью в полный голос звучала «Тачанка»:
— Сюда идут! — послышалось вокруг.
И действительно, сюда шли те четверо полицаев. Передний нес зеленый сверток.
— Пластинку, пластинку убери… — зашептали вокруг.
Покупатель растерянно забегал глазами, обернулся к полицаям, мигом сорвался с места и был таков.
Четверка приближалась, не замедляя шага.
Логвин окаменел — перед ним был Павел.
Павел остановился как вкопанный, он узнал отца.
В тишине слышалось только:
Они смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Руки Павла опустились, зеленый трофей, оказавшийся верблюжьей шерсти одеялом, свисал книзу. Настороженно выжидали остальные полицаи.
Но вот Логвин поднялся. В мертвой тишине, под взглядами десятков людей, они стояли лицом к лицу еще несколько мгновений. Не выдержав, Павел сделал знак остальным и, не оборачиваясь, пошел прочь. За ним — все трое.
И тут зашумело, загудело, загалдело:
— Вот номер! Что-то в лесу сдохло! Это — да!… Не вернулись бы?
Торговец иконами, видимо человек здесь бывалый, тертый калач, говорил Логвину:
— Ну и клистир вы ему поставили, уважаемый! Это же главный паразит у них, сукин сын… Что выкидывает — передать нельзя!
Логвин молча опустился на скамейку.
Кружился диск патефона.
Под вечер они сидели в комнате, не зная, что сказать друг другу. В тишину врезался гудок паровоза, простучали колеса. С улицы послышалась немецкая речь. Варя вздрогнула, схватилась со стула.
— Люда!
— Успокойся, там она, — сказал Логвин.
Прошло несколько минут. Случайно обернувшись к окну, Варя увидела незнакомого человека. Все оглядываясь по сторонам, лавируя среди грядок с картошкой, человек неуверенно приближался к дому. Не прошло и минуты, как он был в комнате.