В комнату вошел Витя, уселся за столик у окна, развернул тетради, учебники.
— Взгляну, проснулась, может быть, — сказал Логвин. — Узнает, что ты был… — и скрылся в соседней комнате.
Засекин подошел к Виктору.
— Ну что, ученик, грызем гранит?
— Грызем, дядя Гриша.
— Отметки — гут?
— Гут, разные.
— Пятерки, четверки?
— И пятерки, и четверки, и двойки. Хорошие и разные.
В дверях показался Логвин, поманил Засекина. Окна в комнате были завешены. Варя лежала в постели.
— Подойди сюда, Гриша, — сказала она. — Дай тебя поцелую. Видишь, совсем никудышная стала, все лежу. Как ты?
— Молодцом, — ответил за него Логвин. — Окончил военно-инженерную академию. Вот — в Мурманск летит, а по пути к нам завернул.
— Садись сюда, Гриша, — улыбнулась она.
Засекин сел на край постели.
Витя вымучивал какую-то задачу из учебника. Вернулся Логвин с Засекиным.
— Я провожу тебя, — сказал Логвин.
Засекин взял чемодан, потрепал Витю по щеке и вслед за Логвиным вышел из комнаты.
Стоя возле окна, Витя видел, как они обнялись у калитки. Засекин махнул Вите рукой, еще раз обнял Логвина и скрылся на улице.
Вернулся Логвин, подсел к внуку.
— Ну, что у тебя?
— Не вытанцовывается, дедушка.
— Покумекаем вместе, авось выйдет.
…хлопнула калитка. Они подняли головы: по дорожке энергично шагала старуха в затейливой, но видавшей виды соломенной шляпке, с потрепанным портфелем в руке. Появившись на пороге, она кивнула Вите и на ходу бросила Логвину:
— Пойдемте.
Они скрылись в соседней комнате. Витя подошел к двери, стал прислушиваться, потом бросился к своему столу. Еще раз подкрался к двери и при новом, подозрительном шуме из комнаты уселся на место.
Когда старуха, а за ней Логвин вышли от больной, Витя, не отрываясь, смотрел в книгу, а затем стал выводить в тетради какие-то квадраты.
— Вот что… — сказала старуха, но, взглянув на Витю, поднялась со стула. — Давайте выйдем.
Они уселись в саду за тем же врытым в землю столом, и Витя, прильнув к распахнутому окну, мог теперь слышать все, от слова до слова.
— А я вашу маму лечила, — начала старуха. — Еще в шестнадцатом. Вам тогда похоронка на отца пришла. Не помните меня, конечно? Ну, еще бы… Сколько вам было — десять-двенадцать? Кстати, что с ней?
— Умерла в сороковом, — сказал Логвин. — Я только с финской вернулся.
Она молчала, глядя в землю. Логвин не сводил с нее глаз.
— Курить у вас есть что-нибудь?
Логвин вынул «Беломор».
— Солома, — прищурилась она на пачку. — А махорки нет?
Он отрицательно покачал головой.
— С фронта к махорке привыкла. Что ж, давайте… — И, помяв папиросу меж пальцами, закурила. Потом порылась в портфеле, вытащила бланки, надела пенсне и принялась писать.
Логвин следил за ее рукой. Витя стоял у окна.
— Вот что, — в упор посмотрела она на Логвина, — скрывать не стану, дело серьезное. Я бы сказала — очень серьезное. Мы — люди взрослые, нужно быть ко всему готовым. Вы сидите, сидите… Двести шестьдесят на сто сорок — не шутка. К тому же — прогрессирующий склероз. А склероз, знаете, идет за гипертонией, как тень за человеком. С чего бы это? Кажется, рановато.
Она поднялась, спрятала пенсне.
— Я все написала. Попробуйте достать это, болгарское. Вот здесь, на отдельном бланке.
И пошла к калитке, Логвин шел за ней.
— Вызова не делайте, завтра сама приду, — сказала она уже на улице.
Логвин заглянул к Варе и тихо прикрыл дверь. Сел возле внука.
Они молчали.
— На чем мы остановились? — спросил он наконец.
Витя протянул тетрадь.
— Ты что-то сказал?
— Ничего, дедушка.
Ни тот, ни другой не заметили, как открылась дверь и вошла Люда, а за ней Бабенчиков.
— Папочка! — поцеловала Люда Логвина. Потом наклонилась к Вите. — Здравствуй, сынок. Мы не надолго, полчаса от силы. Выход в финал — наше «Динамо» и московский «Спартак». За двадцать минут успеем, — взглянула она на часы. — Глеб, ты садись, еще есть время. Ну, как вы здесь?
Бабенчиков хотел что-то спросить, но Люда заговорила снова:
— Боже мой, совсем забыла!
И вынула из сумки пластмассовый водяной пистолет, нажала курок. Струя воды брызнула в открытое окно.
— Аква-пистоль! Итальянский. Здорово, правда? Но смотри мне, — шутя пригрозила она пальцем, — не вздумай чернилами…
— Спасибо, мама, — тихо сказал Витя и отложил пистолет в сторону.
Она пожала плечами.
— И в школу не носи.